Когда запоют мертвецы - Уна Харт

– Нет. К счастью, Кристоф Вагнер не солгал. Одна подделка перекочевала в руки шкипера, а вторая оказалась у нас. Она и вправду излечила недуг Паудля.

Боуги откинулся назад и глянул на друга с прищуром. За то время, что они не виделись, Эйрик ничуть не изменился, разве что волосы на солнце ярче отливали в медь. В отличие от него Боуги основательно раздобрел. Винить в том нужно было скучную чиновничью работу и часы, которые он проводил за разбором судебных бумаг, но он сам предпочитал шутя пенять Маргрете. «Если бы ты кормила меня меньше или готовила не так вкусно, я бы, может, остался юным красавчиком», – говорил он. «Если я подам тебе на ужин меньше половины барана, так ты ночью встанешь и проглотишь и меня, и детей», – отвечала Маргрета, и дети, услышав ее слова, принимались визжать и носиться между кроватями.

Раньше Боуги не так остро ощущал в себе эти изменения, пока не увидел приятеля – все такого же гибкого и статного, как в семинарии. Смутившись, он натянул кофту на выступающий живот. Эйрик, смеясь, обнял его за плечи: «Вот это ты растолстел, мой дорогой!»

Встреча прошла душевно. Сперва Эйрик проводил Боуги к себе в дом, но бадстова оказалась так завалена пергаментами, обрезками кожи и писчими перьями, что пришлось расположиться прямо на берегу. Погода располагала к неспешным разговорам под аквавит и холодную копченую баранину. Солнце жалило лица и сверкало бликами на озерной глади. Расстелив плед, Эйрик первым делом расспросил Боуги, как тому живется. Он знал, что друг пошел по стопам отца и, в отличие от них с Магнусом, избрал чиновничью стезю.

Четыре года назад жизнь Боуги круто изменилась, когда его позвали участвовать в судебном процессе над Маргретой Тордардоттир. Прибыв на тинг, он обнаружил измученную, избитую девушку, очумевшую от голода. Кандалы на ее руках болтались так, что ей достаточно было встряхнуть руками, чтобы сбросить их. Маргрету обвиняли в том, что она якобы наслала непонятную хворь на десяток женщин в деревне, пойдя по стопам отца, которого сожгли шестью годами ранее. Ее дом разорили, семью уничтожили, она осталась одна на всем белом свете, уверенная, что вскоре и ее жизнь оборвется. Едва увидев ее, Боуги окаменел от ужаса перед тем, во что несколько месяцев заточения превратили крепкую красивую девушку. Первым делом он велел снять с нее кандалы, под которыми обнаружились незаживающие язвы, и хорошенько накормить кашей с мясом. Маргрета всегда отрицала, что стражники надругались над ней, но Боуги никогда и не настаивал на ответе.

На окружном суде никто из свидетельниц и пострадавших не мог сказать ничего внятного, и по всему выходило, что кое-кто просто намеревался наложить лапу на оставшийся после семьи Маргреты хутор. Вдобавок отец Боуги был человеком уважаемым и небедным, а потому и сын пользовался определенными привилегиями. Заметив его интерес к подсудимой, окружной судья заметно смягчился, и оправдать девушку не составило никакого труда. Впрочем, с Тингведлира она увезла не одну только свободу…

Когда отец узнал, что натворил его сын, он метал громы и молнии и кричал, что ни за что не позволит этому браку состояться. Но Боуги упрямством пошел в мать. К тому же Маргрета больше не была бесприданницей – после смерти брата и отца в ее распоряжении остался целый хутор. Они с Боуги заранее решили, что найдут для него арендаторов. Кому захочется жить по соседству с людьми, которые мечтали, как тебя казнят?

Во владении семьи Боуги было порядка шестнадцати хуторов, потому Маргрета не могла считаться ему ровней. Но молодой законник заявил, что лишил деву невинности, и ребенок, что она носит под сердцем, – от него. Если отец так хочет противиться этому браку, то Боуги в свою очередь как порядочный человек добровольно сдастся на милость суда и понесет наказание за свое преступление. Разумеется, это запятнает репутацию всей семьи. Решив, должно быть, что один сын вышел порченный, зато в запасе остались еще двое, отец махнул рукой и позволил Боуги и Маргрете заключить союз. Впрочем, прошло совсем немного времени, и старик сменил гнев на милость: в молодой снохе было все, что ценилось в роду. За три года брака она родила трех крепких мальчишек, а хозяйство вела экономно, даже прижимисто.

Эйрик с интересом слушал об уютной семейной жизни друга и о его планах на будущее. С не меньшим любопытством сам Боуги выслушал истории о его жизни в приходе, о ремонте церкви и плавании в Саксонию.

– Признайся, неужели ты совсем не был разочарован, когда узнал, что вам подсунули подделку? – спросил он, когда Эйрик закончил свой рассказ.

– Я сомневаюсь, что в данном случае уместно слово «подсунули», мой друг, учитывая, что гримуар мы не купили, а украли. – Пастор сорвал травинку и сунул себе в рот, беззаботно наблюдая за барашками на озерной воде. – Но мне было бы любопытно взглянуть на оригинал.

– Уж не сомневаюсь! А что та йомфру, которая сопровождала тебя? Как ей живется после такого приключения?

Эйрик притворился до того удивленным, что Боуги сразу понял: его друг думал о девушке весь этот год.

– Понятия не имею. А что с ней?

– Вы не виделись с тех самых пор? Брось, Эйрик! Вы проделали вместе такой путь, а потом ты просто позволил ей отправиться в Стоксейри и ни разу ее не навестил?

– Она же не в моем приходе.

– Я слышал, твой брат женился на девушке из Стоксейри. Почему бы тебе не последовать его примеру?

– Да ты в своем уме? – засмеялся Эйрик.

Ему было почти тридцать, пора было искать невесту и обзаводиться семьей, но Эйрика это словно вовсе не волновало. Он держался так, будто собирался остаться холостяком до конца своих дней.

– Что тебя останавливает? Она уродина? У нее скверные родители? Нет приданого?

– Да все с ней в порядке. Насчет приданого не знаю, но ты только посмотри, чем располагаю я сам: тесной халупой да ветхой церковью. Вот уж завидный жених!

Семья Эйрика была небедной и после смерти главного кормильца сумела сохранить свои хутора и отары. Паудль, насколько знал Боуги, был толковым землевладельцем: арендаторы жили при нем сыто и спокойно, как у Христа за пазухой. Вот только старший брат, удалившись в Вохсоус, не пожелал взять у младшего ничего. Боуги знал Паудля – тот казался ему хорошим малым, не жадным и не подлым. Тем удивительнее было такое отчуждение между братьями.

На солнце наползли тучи, и озерная гладь зарябила под поднявшимся ветром. Стало зябко. Резкая перемена погоды вызывала у Боуги безотчетную тревогу. Недавно Маргрета попала под дождь вместе со старшим сыном, и ребенок три дня пролежал в лихорадке. Все эти дни Боуги места себе не находил, а после того, как сын поправился, сделал щедрое пожертвование в пользу церкви. Эйрика же тучи ничуть не обеспокоили, и лишь когда зарядил ливень, он встал и направился к дверям своего дома неспешной беззаботной походкой.

Внутри пришлось сбросить с постели часть пергаментов, чтобы на ней можно было устроиться.

– Ответь мне, друг мой, зачем ты изображаешь нищего? – спросил Боуги. – Ни за что не поверю, что Паудль отказывает тебе в чем-то.