Креститель - Александр Прозоров

С улицы доносились вперемежку воинственные и радостные крики, стоны, время от времени звякало железо.

«Неужто уже началось?» — испугался Середин, кинулся на улицу и с разбегу запрыгнул в седло, пытаясь ухватить поводья. Копье, пользоваться которым ему пока не доводилось, ужасно мешало.

— Куда торопишься, ведун?

Олег повернулся на голос и вскрикнул от неожиданности: на него, снисходительно улыбаясь, смотрело железное с синеватым отливом лицо. Далеко не сразу он сообразил, что никакое это не лицо, а стальная личина — боевая маска на островерхом шлеме.

— Ты туда не лезь, все едино у тебя лука нет, — грудным голосом Радула пробасило другое чудище, у которого с закрывающей лицо до носа полумаски свисала плотная чешуйчатая бармица. — И уж не обессудь, ведун, но с твоей шапкой и доспехом место тебе в задних рядах — беглецов добивать.

Битва действительно началась, и первые павшие уже лежали на чахлой, выгоревшей траве. Это были сфендониты — бездоспешные стрелки из луков и пращники, которых греки выпускали впереди основного войска. Их было всего пара сотен — в то время как в кованой рати лучниками являлись практически все. Похоже, град стрел истребил их практически мгновенно, и теперь над мертвыми телами с восторженными криками проносились холопы в плотных длинных стеганках, больше похожих на халаты, или в легких куяках.

Легионы Фоки стояли в две линии, по двадцать рядов в каждой. Две прочные крепости, ощетинившиеся плотным ежиком копий. Высокие, почти в рост человека, щиты составляли прочную сомкнутую стену, над которой выглядывали только макушки шлемов и внимательные глаза. Непрерывный дождь из стрел, казалось, не наносит им никакого урона, и Олег не очень понимал, зачем русские витязи понапрасну тратят боеприпасы.

Хотя… Вон побежал в тыл один из легионеров с торчащей из руки стрелой. Вон внезапно исчез шлем, а край щита закачался и завалился назад. Однако, редкие попадания вряд ли могли ослабить оборону врага. Две линии, по двадцать рядов. В ширину они вытянулись фронтом почти на километр. На глазок, у византийского бунтовщика было около шестидесяти тысяч тяжелых пехотинцев. Потеря пары сотен легких стрелков и пары десятков легионеров вряд ли хоть как-то повлияет на соотношение сил. Одним краем фаланги упирались в озеро, надежно прикрывающее их левый фланг, на правом гарцевала кавалерия — что-то около тысячи воинов.

Напротив всадников недвижимо замер ровный прямоугольник варягов, готовый отразить наскок конницы, а всё остальное пространство со стороны киевской рати будто кипело, постоянно перемешиваясь. Тяжело закованные в кольчуги, зерцала, шлемы и куяки, бояре стреляли издалека, с большим возвышением, почти в небо, и эти стрелы падали на противника сверху, за щиты, выискивая открытые участки тела — руки, ноги. А между ними и греками носились на ничем не защищенных конях легкие и быстрые холопы. Подлетая к противнику на расстояние шагов в тридцать-сорок, они стреляли из луков почти в упор, пытаясь пробить шлем, попасть в глаз. Когда это удавалось — легионер падал вперед, а его место тотчас занимал товарищ из заднего ряда.

— Сейчас начнется, — прозвучал из-под личины голос великого князя.

Владимир перехватил поудобнее рогатину, двинулся в сверкающую железом боярскую массу.

— Не суйся вперед, ведун, — предупредил богатырь и поехал следом, добавив через плечо: — Зарубят без доспеха-то доброго.

Бояре отложили луки, стали сбиваться плотнее, плечо к плечу, стремя к стремени. В первом и втором ряду развернули плечи богатыри, одетые в два-три слоя кольчуг и куяков, украшенные зерцалами. Копья их видом напоминали молодые сосенки, на макушки которых нанизаны стальные острия, а кони все без исключения несли на себе чалдары. За богатырями заняли место закованные в железо ополченцы на неприкрытых защитой конях, с обычными рогатинами в руках. Дальше пристраивались тяжело дышащие холопы в тегиляях и толстых кожаных панцирях, в железных, а то и бумажных шапках, за ними — холопы просто в поддоспешниках. По всей видимости, это место отводилось и Середину, не имевшему практически никакой защиты для головы.

Между тем, легконогие стрелки сходились с легионами всё ближе, гвоздя пехоту бронебойными стрелами уже с двадцати-пятнадцати шагов. Смертоносные снаряды всё чаще и чаще находили цель — и греки не выдержали: над их головами взметнулись быстрыми черточками копья и пилумы, еще, еще…

Заржали жалобно кони, покатились на землю холопы — со столь близкого расстояния длинные, с метр, железные наконечники пробивали несчастных скакунов насквозь, да и людей тоже. Конечно, лошадям досталось куда больше — они были слишком крупными и хорошими целями. На миг показалось, будто греки снесли почти всех ратников, что подступили к ним ближе, чем на двадцать шагов. Но тут раздался залихватский свист — уцелевшие стрелки лихорадочно прыснули в стороны, изо всех сил унося ноги, и стало ясно, что на земле осталось несколько сотен лошадей и меньше сотни воинов — и убитых, и раненых, что пытались забиться под конские туши.

Русскую рать, собравшуюся примерно в тридцать-сорок рядов, отделяло от греков около трехсот саженей, и теперь конная лавина, опустив копья, начала разгоняться.

Всё быстрее и быстрее — под ударами тысяч копыт дрожит земля на десятки верст вокруг. Тысячи остро отточенных наконечников опущены, и каждый, кажется, смотрит в твое сердце, на каждый наваливается многопудовая сила, которую не способно остановить ничто.

Легионерам оставалось только стиснуть зубы и подпереть щиты — потому что свое оружие первого удара они уже использовали. По лучникам.

На скорости почти тридцать километров в час конница врезалась в стену византийской фаланги. Разумеется, никакие чалдары не спасали несчастных коней, если копье попадало точно в грудь — но даже в этом случае многопудовое тело не могло остановиться мгновенно и кувыркалось вперед, сметая ряды пехотинцев, а всадник, зашитый в несколько слоев железа, летел дальше, подобно выпущенному из баллисты камню, и тоже сбивал врагов с ног. Однако во многих случаях наконечники соскальзывали с конской брони в сторону, а если нет — на месте рухнувшего товарища оказывался богатырь из второго ряда. И длинное тяжелое копье всё равно било в щит, протыкая его вместе со стоящим позади воином, или опрокидывало, погребая пехотинца внизу, и скользило дальше, к следующему щиту. В первые минуты над полем битвы стоял только сухой треск — ломались под напором конских тел копья легионеров, ломались копья всадников, застрявшие в щитах, проламывались щиты от слишком мощных ударов. Из первых рядов фаланги погибли далеко не все пехотинцы — но сбиты на землю оказались все до единого, и по ним, вколачивая в щиты, в человеческие тела, в черепа подкованные копыта, шла вперед русская конница.

Побросав уже бесполезные или сломанные копья, богатыри взмахивали палицами, обрушивая их вправо и влево, проминая вражеские шлемы до подбородка, наплечники — до ребер, а надежные чешуйчатые доспехи вколачивая в самый позвоночник. Кто-то из них отставал, кто-то вырывался вперед — в образовавшиеся просветы тут же протискивались бояре, разя всех, кого удавалось достать, широкими наконечниками рогатин или просто упираясь в щиты и наваливаясь всем своим весом и массой коня, отталкивая, вжимая в задние ряды, опрокидывая. А когда копье всё-таки находило цель и застревало в человеческой плоти — ратники бросали его, выдергивали мечи и разили, разили всех, кто встречался на пути.