Причуды богов - Елена Арсеньева

Рванулась вверх изо всех сил, успелавздохнуть, успела увидеть, чудилось, весь Божий мир тем последним, прощальным,всеобъемлющим взором, вобравшим в себя и желтый блеск солнца где-то в вышине, иголубой свет небесный, и сизую волну, бившую в лицо, и зелень травы на крутомбережку, по которой стремглав бежали люди в мундирах… и что-то черное, мокрое,оскаленное, страшное, наплывающее… уж не черт ли сам за ее душою явился?! Нет,это всего лишь вороной плывет рядом, грива его стелется рядом с Юлией, словноводоросли, а цепляется за эту гриву какой-то человек… хватает Юлию, тащит ксебе, пытается взгромоздить на коня…

От счастья, что она больше не одна, Юлия,кажется, на какие-то мгновения лишилась сознания, потому что очнулась она отболи: что-то врезалось ей в ноги, и прошел миллион лет, прежде чем она поняла:это спаситель пытается втащить ее на спину вороного, а боль – от луки седла.

Юлия нашла в себе силы подтянуться, кое-каквыпростать одну ногу из липнущих юбок, взвалила саму себя, будто неподъемныймешок, на спину коня… Тот, благословенный, вел себя так, словно самым обычнымделом было для него принимать полубесчувственную всадницу посреди реки! Но егоуспокаивал голос: негромкий, совершенно спокойный, ровный. Этот голос, вернее,самый звук его – слов Юлия пока что не способна была понять, – помог и ейсправиться с нерассуждающим ужасом.

– Возьми поводья, ну! – говорилголос. – Держи, так, хорошо. А ты, Воронок, плыви теперь к берегу. Ярядом, рядом, спокойно!

Относилось это к коню или к ней, Юлия непоняла, но снова выпустила поводья из рук, сообразив, что ее спаситель говоритпо-русски.

Поглядела на него. Он плыл, держась за гриву,улыбался спокойно, ободряюще. Мокрые пряди прилипли ко лбу. Юлия, перехвативповодья левой рукой, правой попыталась перекреститься.

А может, ей лишь кажется, что она не утонула?Может, она уже умерла, и даже прошла чистилище, и теперь в аду, и вот пред неюпервое из вечных, уготованных ей мучений?..

Нет, наваждение кончено. Она вполне жива: ведьмертвым не холодно. Просто ей всюду мерещится это незабываемое лицо. Лучше несмотреть.

Слава богу, берег был близко. Воронок,спотыкаясь, выходил из воды. Юлия полулежала у него на спине.

Подбежали солдаты, и Юлия недоверчиворазглядывала встревоженные и улыбающиеся лица. Лица кричали по-русски! Значит,это и правда русский берег!

Она так измучилась, что не было даже силрадоваться. И так привыкла цепляться за вороного, что теперь не могла решитьсяслезть с него.

Осмотрелась, желая увидеть своего спасителя.

А, вот он… Сидит на траве, выливая воду изсапог. Солдаты несут ему шубу, столпились – лица не видно.

Юлии снизу тоже подавали шубу, но она не могласообразить, что с ней делать.

– Да слезь ты, слезь! Простынешь! –кричали солдаты, но она только бессмысленно улыбалась в ответ.

Ох, а где же Ванда? Неужели все еще на плоту,посреди реки, стоит, склонясь над волной?

«Дай слово, что не скажешь про Зигмунда…» –налетел, как ветер, ее свистящий шепот, и Юлия оглянулась.

Вот она! Солдаты подтащили плот к берегу,свели коня, подали Ванде руки. Та ловко перепрыгнула на сырую кромку травы, апотом… Что это она делает?! Вскочила в седло, огрела плетью гнедого, а заодно исолдата, державшего его под уздцы, погнала коня бешеной рысью куда-то всторону, за лесок…

Несколько человек бросились было вслед, да гдетам! Разве догонишь! Обескураженно пожимали плечами, разводили руками,переглядывались недоуменно:

– Вот дура баба! Спятила, что ли?

– Кстати, и впрямь! Не сошла ли с ума подругаот страха? – раздался насмешливый голос, и Юлия поглядела в поднятое к нейулыбнувшееся лицо.

Ахнула, рванула поводья – прочь, прочь отсюда!Испуганный, измученный вороной вздыбился, пронзительно заржал – и опустилкопыта на голову человека, беззаботно стоявшего рядом, не успевшего отпрянуть.Юлия еще успела увидеть, как залилось кровью лицо Зигмунда, как он пошатнулся…А потом и сама поникла в беспамятстве на шее коня, не чувствуя, что падает сседла.

– Тут мне принесли польскую прокламацию.Называется «Братьям-казакам». Такие прокламации мятежники разбрасывали наВолыни. Не желаете полюбопытствовать? Слушайте: «Братья-казаки! –призывает наших какой-то Артур Завиша, повстанческий командир. –Вспомните, что не один раз деды ваши дрались под одними с поляками знаменами.Казаки! Славная тогда была участь ваша: вы шли защищать свою свободу иистреблять деспотизм…» Дальше оборвано.

– Лихо завернули! Это когда же казаки вместе сляхами защищали свободу?! Уж не в Тарасову ли ночь? Мой предок был при том деле– это наше семейное предание. Случилось сие в 1628 году, в окрестностяхПереяславля, он был тогда осажден польским коронным гетманом Конецпольским. Навыручку городу шел малороссийский гетман Тарас Трясило. И вот настал польскийпраздник панске-цяло; поляки начали веселиться, не приняв мерыпредосторожности. Казаки приступили ночью к их стану и на рассвете ударили сдвух сторон. Одних шляхтичей погибло до восьмисот человек, множество ратниковутонуло в реке, остальные рассеялись. Весь обоз и артиллерия Конецпольскогодостались казакам!

Ударил громовой хохот, и Юлия вскинулась,тараща испуганные глаза.

Рядом никого. Сбоку бревенчатая стенка;напротив затворенное окно – сквозь щели в ставнях протянулись светло-пыльнойполосою солнечные лучи. Со двора слышны фырканье коней и заунывный,пронзительный скрип колодезных журавлей, негромкие голоса. Но другие голосазвучали где-то рядом. А, вот опять, из-за стенки!

– Сокольский-то как, не очнулся?

– Пока нет.

– А доктор что говорит?

– Ничего не говорит, все головой качает.

– Эх, жаль, добрый воин был. Храбр, как сточертей. Я сам видел его в деле: коня убили, саблю при падении выронил… и нанего бросились со штыками. Он схватил руками два направленных на него острия,развел их с такой силой, что легионеры повалились в стороны, подхватил своюупавшую саблю и принялся рубиться как ни в чем не бывало, хотя из ладоней так исочилась кровь.

– Да, его храбрость была весьма своеобразная:без порывов, ровная, можно сказать, систематическая. Он первым шел в атаку: небросался, а именно шел, отчего удары его всегда были метки…

– Да что это мы о нем все в прошедшем времени,будто о покойнике!

– Вот именно! А что может быть глупее, чемпогибнуть так, как он?! От копыт коня им же спасенной девчонки!

– Она ведь тоже, говорят, пока в беспамятстве.По платью судя – из благородных.