Самозванка в Академии стихий - Кира Легран

— Очнитесь! — бросил лорд Морнайт. — Ради мнимого величия вы готовы жертвовать своими детьми! Маги когда-то были вашей силой и гордостью, но что вы сделали с этим наследием? Как распорядились им? Умрёте вы — и угаснет дар. Лишь потому, что вы готовы ломать всех вокруг в угоду своим желаниям.

Генерал пожевал бескровными губами.

— Теперь не угаснет. Теперь у нас есть она.

— Вы же не думаете, что я меньше способна на побег, чем ваша дочь? К тяготам вольной жизни мне не привыкать.

— Какая-то девчонка не будет мне ука…

— Какая-то девчонка может спалить этот особняк дотла, — прервал его лорд Морнайт. — Она умна, хитра, своевольна и в полной мере унаследовала огненный дар вашего рода. Я ещё не видел адептов, которые бы столь быстро всему учились, а вы сами знаете, насколько трудно подчинить стихию Игни. Послушайте меня, де Блас, хотя бы раз в жизни, — сказал он с жаром. — Эта девушка — воплощённая Лавена, которая станет вашим утешением на склоне лет. И которую вы потеряете, если не бросите свои деспотические замашки. Вы больше не в армии, а она — не солдат. И не станет им. — Мужчина вдруг улыбнулся с торжеством наконец-то законченного дела: — Сегодня утром парламент одобрил отмену обязательной воинской повинности для игнитов. Король уже подписал эдикт.

— Протащили-таки… — Из генерала словно выдернули тот металлический стержень, что всегда поддерживал его. Он разом как-то обмяк, осел, в то время как лорд Морнайт лучился светом уверенности. Одна чаша весов перетянула другую. — Так отчаянно пытались достичь этого, лезли всюду, куда не просят. Поздравляю, Морнайт, вы своего добились. Но теперь выходит, что Марибель погибла напрасно, раз всё можно было отменить росчерком пера, вот так просто. Чего стоит её смерть теперь? Всё было зря.

— Марибель в любом случае погибла напрасно, де Блас. Чужие смерти не сделают это более справедливым, чем оно есть. Ваша старшая внучка была бы счастлива остановить это и дать людям выбор. Или вы уже позабыли о том, какой она была?

— Вы забываетесь, Морнайт. Я всегда помню, — генерал коснулся цепочки, что свисала с моей ладони. За считанные мгновения он словно постарел лет на пять. — Каждый день, каждый час, словно всё было вчера. Груз моих решений всегда здесь. Я лишь пытался всё сделать правильно.

— Что за сила у кольца Лавены? — спросила я.

— Воскрешать то, о чём мы бы хотели забыть, но не можем себе позволить, — глухо сказал дед.

— Тот, кто наденет его, сможет увидеть любой момент своей жизни так же ясно и чётко, как вы сейчас видите меня, — доходчиво пояснил лорд Морнайт. Я улыбнулась про себя этой привычке преподавателя, что намертво в него въелась. — Даже самые ранние годы. Хотите попробовать? Теперь оно и ваше тоже.

Я взяла кольцо, пережила ещё одну вспышку и покрутила его в пальцах. То, что я сперва приняла за бронзу, оказалось красным золотом — словно золото обычное впитало в себя немного огня. Ажурные нити переплетались между собой, перетекали из одной в другую, свивались в узоры. Красивая вещь, и чем дольше на неё смотришь, тем интереснее становится.

Но хочу ли я видеть то, что давно минуло?..

Лишь одна тайна не давала покоя, всё дёргала и возвращала к себе, как натянутая пружина. Я хотела узнать, что стало с той, что дала мне жизнь.

Глава 43

На первый взгляд, кольцо было широким, на мужской палец. Но стоило надеть, как ужалось по размеру, плотно прилегло к коже. И не успела я подивиться этому, как перед глазами задрожала мутная дымка. Точь-в-точь как во время лихорадки, когда от жара впадаешь в беспамятство, едва попытаешься встать на ноги.

Комната дрогнула, расплылась. Стены накренились, пол скользкой льдиной поехал в сторону. Я ещё успела почувствовать, как лорд Морнайт подхватил меня, не давая упасть, а после всё заволокла тьма.

Она не была совершенно чёрной. Клубилась, будто живая, перетекала из одной формы в другую, переливалась металлическими отблесками синевы. А в разрывах являла картины прошлого, то одни, то другие, мутные и неясные. И лишь одна из них задержалась, выросла и в мгновение ока поглотила меня.

Холодно. Стены высокие — не дотянуться до подоконника, чтобы выглянуть на улицу, мне всегда приходится сперва забираться на кресло. Всё тело дрожит, несмотря на шерстяную накидку, пальцы на ногах поджались, как птичьи когти. Я кутаюсь с головой, край накидки закрывает почти всю комнату. Смотрю на длинный светлый локон, свисающий с кровати почти до пола — на фоне серой простыни он кажется лучиком солнца.

Мне тоже нужно вернуться в постель, у мамы под боком было гораздо теплее. Она смотрит на меня, но не зовёт. Бледные губы покрыты сухой коркой, её так и хочется сковырнуть. Мама улыбается почти как раньше, берёт протянутую кружку с водой. Но пить не может, потому что опять захлёбывается кашлем, от которого мне так страшно, что хочется убежать. Я не могу оторвать взгляда от её лица. Теперь губы яркие, неправдоподобно красные от крови, вскипающей пузырями.

— Не смотри, моё сердечко, — говорит она осипшим голосом. Вытирает рот и глядит на руку долго-долго. У неё голубые глаза, как небо весной. И кожа такая бледная, что кажется покрытой мелом. — Всё пройдёт.

Я знаю, что творится что-то неправильное, но не понимаю, что именно. А пуще того не знаю, как помочь. Игрушки, две куколки с круглыми глазами, что я усадила маме возле подушки, не смогли отогнать от неё болезнь.

С каждым днём она спит всё хуже. И я вместе с ней, потому что дрожу от страха, слушая хриплый кашель. У неё что-то клокочет и булькает в груди, и этот звук наводит на меня оцепенение. Если засну — случится что-то страшное. Я не сплю вот уже третью ночь. Щипаю себя до синяков, набираю воды в рот и всё слушаю-слушаю-слушаю. Веки слипаются. Если закрою глаза хоть на секундочку — всё пропало. Поэтому я таращусь в зыбкую темноту, в которой притаились чудовища. Их силуэты толпятся вокруг незримой черты.

Засну — и все они ринутся к нам, разорвут на кусочки, запустят склизкие щупальца в волосы. Я должна быть как Трина-из-Брина, как ведьмочка Мэлли, как смелая принцесса Одельгра, которым нипочём такое испытание.

Но на четвёртый день сон набрасывается исподтишка и утаскивает меня в свои сети. Я борюсь с ним так отчаянно, что слышу сквозь сон, как