Самозванка в Академии стихий - Кира Легран

Он смотрит в мои глаза, и настигает безошибочное чувство — не одна я так сильно ждала этого. Всё то, во что боялась поверить, что списывала на игру воображения и собственные желания, оказалось правдой. Всё это время он тянулся ко мне так же, как и я к нему.

И чуда в этом было гораздо больше, чем в умении пускать пламя из рук.

ߜߡߜ

Суды над аристократами — дело долгое, муторное. Порой тянется годами, которые подсудимый проводит вовсе не в хладных застенках на хлебе и воде, а в уюте собственного дома, предаваясь излишествам. Даже окровавленный нож в руках и десяток свидетелей не всегда становится поводом для судейской коллегии вынести окончательное решение — кто поручится, что свидетели не подкуплены, а жертва не напоролась на клинок сама?

Бедняков отправляют на виселицу так скоро, что вряд ли они успевают запомнить судей в лицо. Богачи же никуда не спешат. Прикатывают на заседания в роскошных экипажах и рассчитывают в них же вернуться домой, а то и завернуть вечерком в театр, где всё те же судьи заглянут к ним в именную ложу.

Словом, закон суров, но вовсе не беспристрастен. Если только господа с гербами на пряжках и звонкой монетой в карманах не злоумышляли против короля: тогда то уж всё решают в кратчайшие сроки.

Но в этот раз предвзятость сыграла нам на руку. Что может противопоставить мелкий дворянин из обедневшего рода тем, кто ведёт отсчёт своих предков от сестёр Игни? Даже вздумай Киннипер натравить на меня газетчиков — ни один из них, хоть самый честный репортёр, хоть самый грязный писака, не рискнёт вымарать имя новоявленной внучки генерала де Бласа. А любые обвинения, хоть лживые, хоть правдивые, отскакивали от меня, будто горох от стены.

Киннипер даже не замечал, как портит дело своими речами. Стоило ему многозначительно заявить о великой миссии, как все последующие слова уже несли на себе клеймо первосортной чепухи. Да-да, конечно, наследница де Блас украла ваш дар. Чего ещё расскажете?

Никому и в голову не пришло проверить столь дикое заявление.

А что до исчезнувшей печати, то злодеяния его были столь велики, что лишение дара все посчитали наказанием свыше. Общество желало верить в божественную справедливость — и это оказалось непреодолимой стеной. Кинниперу оставалось только скрипеть зубами и сыпать проклятиями.

Виселица ему не грозила: убить несколько человек всё же не так преступно, как начеркать пасквиль в адрес его величества. Однако, долгие годы в сырой камере Дворца покаяния грозили стать ещё худшим наказанием для того, кто мнит себя величайшим из ныне живущих людей.

На оглашение вердикта собралась целая толпа, представить которую в иное время было бы невозможно. Зеваки и бомонд, нищие и банкиры, воры и стражники набили зал так, что он едва не трещал по швам. Великосветские дамы, желающие пощекотать нервы созерцанием душегуба, обмахивались веерами, в которых не было настоящей нужды — почти все адепты Аэри явились сюда и обеспечивали свежий ветерок.

Когда закованного в железо Киннипера поволокли наружу, мать убитых им близнецов пробилась к выходу и плюнула ему в глаза. И я в тот момент испытала странное удовлетворение — словно сделала это сама.

Дей Киннипер имел от рождения гораздо больше, чем большинство людей в этом мире. Титул, пусть и не громкий. Дар, хоть и не выдающийся. Достаточно денег, чтобы не скоблить залитые рвотой и пивом полы или таскать огромные тюки в порту. У него была семья, которая перестала ходить на процессы после первой же его речи в защиту, полной самолюбования и злобы. Он не болел неизлечимым недугом, не страдал от телесного уродства и даже не был чудовищно глуп.

Но он никак не мог смириться с тем, что не стоит в центре мира.

И теперь проведёт остаток дней там, где жадность его и гордыня не смогут никому навредить.

ߜߡߜ

— Я не выучу это никогда в жизни, — вдруг оповестила нас Бетель и повалилась на спинку кресла без сил.

Все поверхности гостиной «Лавандового бриза» были завалены бумагой. Пыльные фолианты с застёжками на обложках из кожи; малые, средние и огромные свитки, которые вечно раскатывались на половину комнаты, стоило от них отвлечься; кипы листов, что должны были становиться меньше по мере зубрёжки, но парадоксальным образом увеличивались. Мы с трудом находили место, чтобы приткнуться самим, и ютились, кто где мог.

— Фыуфишь, — голос Эрезы звучал невнятно из-за зажатого в зубах запасного пера. — Ты и ф прошвом году так говорива.

— В прошлом году такого не было… — Теперь аэритка улеглась лицом в россыпь конспектов. Листок на краю подлетел, когда она выдохнула. — Зачем мне вообще знать семь стадий преобразования воды в горючий газ, если достаточно знать две: вода и горючий газ!

— Слишком много жалоб, — заметила Нарелия из дальнего угла. Только поскрипывание пера, да редкие комментарии и не давали забыть о том, что она там. — У меня уже уши вянут.

Бетель чуть заметно сощурилась — и стопка карточек перед игниткой рассыпалась в воздух.

— Эй!

— Никакого огня! — взревела Эреза диким голосом. Перо выпало на пол, она прижала какой-то древний том к груди, будто дитя. — Чтоб ни единой искры!

У меня к этой минуте до того затекли ноги от сидения на полу, что я уже сомневалась, смогу ли ходить как раньше. Закорючки Высоких рун на добром десятке листов с каждой пробой всё меньше напоминали оригинал и всё больше — детские каляки. А должно быть наоборот…

— Может, есть обходной путь? — спросила я в никуда. — Подкуп, запугивание, шантаж.

— Я могу обеспечить шантаж, — мигом оживилась Бетель.

— С меня запугивание, — отозвалась Нарелия, не отрываясь от своих карточек.

— А я как раз искала повод запустить руки в семейную казну де Бласов, так что подкуп — дело решённое.

Эреза перелистнула ещё несколько страниц перед тем, как поднять взгляд и столкнуться с тремя парами нездорово горящих глаз.

— Вы же это не всерьёз, я надеюсь? — с подозрением сказала она. — Предлагаю сделать перерыв.

Во время декады экзаменационных испытаний я почти не проводила времени в «Терракотовых холмах», возвращалась крадущимся шагом лишь за полночь и убегала с рассветом, а то и вовсе умудрялась заснуть с какой-нибудь «Классической пиромантией» под щекой. Здесь вовсе не стало хуже, напротив, я совсем сроднилась с этим уютным коттеджем и была бы не против остаться в нём навсегда.

Проблема была в другом.

Стоило мне увидеть лорда Морнайта хотя бы мельком, как все науки, что удавалось впихнуть в