Маленький содом - Георгий Стаматов

   —  Завтра.

Немного погодя Визанков ушел к себе в кабинет, а Лида — в свою комнату.

Она написала несколько открыток и, распахнув окно, села возле него.

Ночь была чудесная, светлая, как день. Откуда-то доносился аромат цветов.

Лида лгала, уверяя, что любит природу. Природа ничего не говорила ей, не согревала ее сердца. Просторы небес, бескрайные дали не ласкали ее взора, Ей легко дышалось лишь в укромных кабачках, лишь в компании — все равно какой, были б только смех, песни, пускай даже скандалы, и веселая молодежь. Она до безумия любила загородные поездки на автомобиле, но интересовали ее не пейзажи, а сумасшедшая скорость, смелые шоферы и сидящие рядом с нею стыдливые, как девушки, молодые люди, нежно и нерешительно шепчущие ей что-то на ушко.

Всего серьезного, официального она избегала. На концертах и спектаклях скучала, как некогда на уроках в гимназии.

Лида всегда заглядывала вперед и думала о жизни. Но философский вопрос — для чего она живет? — никогда не занимал ее красивой головки. Нет! Она спрашивала себя: как она будет жить? Все так же? Или... И тут попадала в лабиринт, из которого не было выхода, и, в испуге, робко останавливалась. Она не смела постучаться в закрытую дверь. Что-то там за нею?..

Лида встала, разделась, по привычке постояла перед зеркалом и, взяв какую-то книгу, легла и стала читать.

Скучный это был роман. Замужняя женщина полюбила другого. Он предложил ей бежать. Она уже решилась бросить дом, но ее сынишка, лежавший в кроватке, во сне крикнул: «Мама!..» Женщина вздрогнула, бросилась к ребенку и, упав на колени, заплакала. Вошел муж. Она призналась ему во всем.

«Неплохая получилась бы кинокартина... Странный человек этот Визанков! Сколько раз мы бывали вместе, оставались и наедине, я даже намекнула ему, что он мне нравится,— а он все-таки избегает меня».

Ей хотелось заснуть, чтобы ночь кончилась поскорее, но не спалось — мучила жара. Лида откинула одеяло и мыслями перенеслась в свое прошлое. Сколько переживаний, девичьих грез, воспоминаний, сколько накопившихся в мозгу и сердце уже решенных жизненных задач;

но вот наплывают все новые и новые. Картины и образы нанизывались друг на друга, и героев среди них было много, а героиня одна — она, Лида, то в коротеньком, до колен, платьице, то в гимназической форме, то в модном костюме; и к ней, торжествующей, обращены горящие взгляды молодых людей и завистливые глаза подружек. Она вспоминала все это и невольно спрашивала себя: «Неужели же я та самая Лида?»

То ей казалось, что она пала ниже девиц легкого поведения, то — что осталась прежней Лидой, даже сделалась более благоразумной. Нет, она не обманывалась, теперь она не верила людям, как верила прежде. И снова перед нею со всеми подробностями воскресла прожитая жизнь.

* * *

   —  Лида, вставай!

   —  Слышу, слышу! — сердито пробормотала лентяйка.

Приятный сон отлетел. Материнский голос всегда развеивал все самые сладкие мечты дочери.

Лида потянулась, вспомнила что-то и засмеялась.

Она сейчас же соскочила на голый пол, бросилась к зеркалу и, залюбовавшись собой, забыла обо всем на свете от радости и гордости.

Да, не так она выглядит на улице.

Пусть бы на нее поглядели сейчас,— ведь чтобы понравиться, ей не нужно никаких украшений. Со всей Софией могла бы она конкурировать,— но только здесь, а не на проспекте Царя-Освободителя, где соперницы ее прячут свои худосочные тела под дорогими тканями.

Лида начала одеваться, снова посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна, но... только собой, а не своими платьями, немодными, поношенными, потерявшими всякий фасон.

А туфли? Они еще крепкие, правда, но каблуки уже сбиты. Красивые мечты, а каблуки стоптаны!

Сколько труда, терпения, изобретательности нужно ей было для того, чтобы привести в приличный вид свой туалет!

Платья не уродовали ее, нет! Она и в этих нарядах была похожа на красотку работы художника Греза, только вставленную в дешевенькую рамку.

Лида не отчаивалась, но чувствовала себя обиженной. Инстинктивная зависть и озлобление разрастались в ее душе.

Она взяла в руки сумочку, единственный принадлежащий ей изящный предмет, подарок дальнего родственника.

Вошла мать Лиды.

   —  Куда ты? Ведь еще рано.

   —  Пойду к Ольге повторить урок по истории,— ты же знаешь, что у меня нет учебников.

На это мать ничего не сказала. Причина была уважительная.

   —  Дай мне двадцать стотинок.

   —  Подожди, сейчас поищу...

Этот разговор повторялся каждый день. Лида сердилась, мать мучилась.

Наконец, Лида ушла.

Она любила побродить одна по улицам. Пошла по Витошской, потом по улице Святого короля, по бульвару Дондукова, по Торговой.

Купив две сдобные булочки, она положила их в сумку и направилась в городской сад. Здесь она села на скамейку, подогнув ноги, чтобы никто не видел ее туфель, и принялась мечтать. Мимо нее проходили рабочие, чиновники, студенты, офицеры. Она не смотрела на них, однако чувствовала на себе их взгляды, и это льстило ей. Неподалеку часы пробили без четверти восемь. Лида встала и пошла в гимназию.

Как только она открыла дверь своего класса, ее оглушили крики, топот, беготня; многие девочки вскакивали на парты, стараясь выглянуть на улицу,— окна здесь были закрашены до половины. Казалось, то была не женская гимназия, а филиал зверинца, набитого изголодавшимися, жадными до жизни зверенышами. Тесно им было в этой государственной клетке; стены и потолок здесь подавляли душу, полузакрашенные окна портили зрение.

Словно какой-то невидимый злой дух из сказки загнал их сюда, чтобы время от времени сосать их молодую кровь. А желанный рыцарь-спаситель все не появлялся. Девочки мечтали о просторе, о садах и лугах, о залитых светом залах и бальных платьях, о музыке оркестров и нежном нашептывании, а в это время громко звонил звонок, словно колокол на похоронах детской мечты, и сказочные видения застилались формулами, быть может остроумными и кому-то необходимыми, но казавшимися чем-то смешным и ненужным этим девочкам, чьи головы были заняты совсем другим.

Юные губы шептали: «Любовь! Свобода!..» Вокруг звучало: «Порядок и дисциплина!.. Вставай пораньше, ешь наскоро, беги в школу». Как будто от спешки поумнеешь! «Сиди смирно, никаких ленточек, пригладь волосы!..»— вечно одна и та же песня. Дома ссоры с отцом из-за денег, с матерью из-за найденного под соломенным тюфяком портрета. «К чему нас готовят?» — невольно спрашивали себя девочки и в гимназии и дома.

Но беззащитные рабыни тысячи правил поведения владеют мощным громоотводом: равнодушием ко всему устаревшему и особой способностью пропускать мимо ушей все