Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

— Верхушки летом оголяются самыми первыми, — подтвердил Костин.

Бывают пласты, которые за все лето у солнца не хватает силы растопить. На них новым слоем ложится снег следующей зимой. Но такие годами не тающие напластования случаются на обращенных к северу изломах гор, куда никогда не заглядывает солнце. За лето на подтаявший снег садится пыль, надувает мусор, поверх него падает снег новой зимы. Как-то наткнулись на отвалившийся срез многозимних напластований, насчитали около сорока слоев. Выходило, снега лежали, не вытаивая полностью, с 1905 года.

А на вершине горы белела небольшая проплешина.

Побежали наверх.

— Осторожно, поглядывайте кругом…

Команда Володи насторожила — не попасться бы на приманку.

На маковке сопки распластался парашют, возле него тюк с продуктами. Скорее всего самолет сбросил его только вторым заходом в ту же ночь, когда прыгали разведчики.

Радость была неописуемой. В мешках оказалось почти все, в чем они нуждались. Консервы лежали целехонькие, испортились лишь сухари, семь с лишним месяцев хранения — срок слишком большой. Их поскоблили ножами, отчистили от плесени. Продукты уложили в рюкзаки, подготовили запас на переходы. Осмотрели батареи к радиостанции, часть их была абсолютно надежной. У других напряжение немного село, их подготовили для первоочередного использования, соединили в пачки по нескольку штук. Самые ненадежные батареи протерли, обернули каждую в отдельности, уложили в жестяные банки и запрятали в камни так, чтобы не попадали ни вода, ни снег, на крайний случай. Исправные батареи положили вместе с резервными продуктами, если придется куда-то опять идти.

Когда со всем этим управились, сам собою встал вопрос: что же делать дальше?

— Надо дать радиограмму, доложить, что у нас случилось. С таким запасом батарей моя радиостанция может работать долго, — предложил Костин.

— Надо объяснить руководству, почему не сидим на месте. Чтобы знали, что мы на марше, переходим, радируем на ходу. — У Игнатьева, как всегда, срабатывало чувство осмотрительности.

— А что передадим о продуктах? — спросил Костин.

— Пока ничего. Мы их нашли случайно. На них уже никто не рассчитывал, поэтому радиограмму дадим короткую, чтобы в базе поняли, что отстучали ее поспешно.

Часов в восемь утра Костин отбил в эфир всего два слова: «Обнаружены. Уходим». Вечером донесли, что обосновались на запасной точке, здоровы, ждут указаний.

Ответные распоряжения не поступали день, второй, третий…

Отдыхали, следили за подходами, чтобы немцы не застали их врасплох. Море виднелось далеко, смотреть на него большого смысла не имело. Погода стояла еще летняя, дожди не донимали.

— Попали на «курорт», немцы помогли устроиться, — радовался наиболее непосредственный Костин.

— Первый отпуск за войну. Еще бы помыться да переодеться во все чистое. — Игнатьева не покидали простые житейские желания.

— Немцы могут и прикрыть нам «курорт». Засекут рацию — опять погонятся. — Ляндэ оставался командиром, вслух думал о будущем.

Через несколько дней база ответила: «Ждите указаний». Разведчики поняли, что приближаться к Вадсё им нельзя.

Прошло десять дней. Впервые за все время питались вдоволь. Шел восьмой месяц их жизни под открытым небом Варангера.

Наконец, 6 сентября получили распоряжение идти на северное побережье, к Бос-фьорду.

Заморосил дождь, кочки и кустарники намокли от дождя и тумана. Снова нахмурилась осень.

— Кончился «курорт», — сожалел Костин.

— Хорошо, хоть декаду отдохнули. Теперь до дома выдержим. — Игнатьев вслух высказал мысль, которая у каждого теплилась в душе: раз их двинули к северному побережью, значит, снимут, там подлодкам подходить лучше.

Шагали по мокрому мху и кустарнику. Сапоги раскисли и развалились. Связали их стропами от парашюта. Но километра через два-три все расползлось снова. Опять обмотали веревками, еще прошли небольшой переход, вновь все разъехалось. Вода чавкала в мокрых портянках.

Сняли с себя лыжные куртки, порезали на куски, обернули ими сапоги, как обмотками, сверху обкрутили стропами. Шагать было неудобно. На привалах ноги затекали, становились «чужими». Кончался короткий отдых, вставали, а ноги не слушались, не чувствовали землю, но минут через пятнадцать-двадцать топали опять, как заведенные.

Через четверо суток дотащились, наконец, до места, которое было указано в радиограмме. Сообщили о себе и в полной надежде ожидали указания, когда и где их снимут. Весть от командования обескуражила: им предлагалось указать точку, куда сбросить продукты.

— Что они, не понимают, каково нам здесь? — эмоциональный Костин высказал недовольство первым.

— Командир, надо настаивать на съемке. Мы задачу выполнили. Забрасывали нас на полгода. — Уравновешенный Игнатьев тоже устал.

— Пиши, Миша, что нас надо непременно снять.

Снова передали радиограмму. Впервые за все время сообщили, что давно болеет «Моряк» — под этим именем в штабе числился Ляндэ, даже радисты не должны были знать, кто он на самом деле. Костин назывался там «Знатоком», а Игнатьев — «Смелым». Однако база подтвердила приказ. Обсуждать его больше не имело смысла.

Михаил сообщил, что все истосковались по русской еде, по куску сала с черным хлебом, и указал, куда лучше бросать груз, какие сигналы они подадут самолету.

Жили в те дни километрах в четырех от поселка Бос-фьорд. Западнее их, еще ближе к берегу моря, километров в восьми-десяти, виднелся другой поселок, покрупнее.

Самолет пролетел до предела низко, на короткое мгновение включил бортовые огни и сбросил груз.

Получили и продукты, и одежду, и долгожданное сало, хотя и не с черным хлебом, но со ржаными сухарями.

Переобулись в новые сапоги, сменили белье. Как ни было тягостно на душе, настраивались на продолжение вахты. Убеждали себя, что она не затянется на долгие месяцы. Верили, что зимовать здесь не оставят.

Обосновались на горе, но море здесь просматривалось меньше, чем на южном берегу полуострова. Перед ними вытянулся длинный Бос-фьорд, высокие его берега да сопки скрадывали обзор.

Как-то заметили одиночный, без охранения, немецкий транспорт. Донесли на базу. Прилетели бомбардировщики, атаковали, но безуспешно — бомбы легли вблизи бортов. Пароход уплыл.

Прошел месяц их дежурства на этом океанском берегу.

По радио услышали о начавшемся наступлении на севере, об изгнании немцев из мурманского Заполярья. Теперь стало понятным, почему их не вернули домой. Вскоре база приказала сообщить, где лучше всего их снять. В ту же ночь сходили к устью фьорда, подобрали подходящий берег. Из базы велели ждать плавсредства каждую ночь.

Спустились с горы, подошли к той бухточке, которую выбрали для съемки.