Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

Другой схватил за угол плащ-палатку, которую ребята накинули на замусоренное становище. Следов жизни разведчиков было много.

Ребята не стали больше испытывать судьбу, побежали прочь. Плато было высокое, ровное, не укрытое сопками, с него хорошо просматривались и Киркенес, и Вадсё, и даже Найден.

Спустились в долину, внизу тек ручеек. Брели по воде, потом перепрыгивая с камня на камень, чтобы сбить собак со следа, пока не стемнело. Остановились на привал. Достали харчи, подкрепились. За едой раздумывали, что делать дальше.

Недалеко оставалось до того места, где принимали самолет, сбросивший им тюки с грузом. Там хранился запас шоколада, других продуктов не осталось. В следующую ночь самолет должен был сбросить им очередную партию имущества. Но в ту же сторону пошли и немцы. Следовало быстро взять шоколад. Потом может оказаться поздно: либо сами удалятся основательно, либо враг помешает подойти.

За шоколадом сходили Ляндэ и Игнатьев.

Двинулись на следующую точку, там хранились батареи и антенна. Шли всю ночь до рассвета. День отлеживались в укрытии, ночью отправились дальше. Ранним утром 26 августа появились на запасной точке. Антенна сохранилась в рабочем состоянии, а батареи к радиостанции сели.

Пришлось возвращаться на то место, куда самолет бросал груз. Там в нескольких мешках были заложены небольшие резервные запасы продуктов, спрятаны батареи. Подходить близко к мешкам боялись, опасаясь попасть в засаду.

— Миша, ты поспи, потом примешь вахту. А мы с Толей тут что-нибудь поищем.

Часов около шести вечера Костина разбудили:

— Вставай, поедим. Мы тут кое-что приготовили.

Собрали грибов, в непроточных заглублениях — там, где местами за лето речка пересохла, — от русла отделились лужицы, в них осталась рыба, руками поймали несколько форелин. Сытно подкрепились теплой похлебкой.

— Тут совсем недалеко до нашего первого лагеря. Мы с Толей сходим, посмотрим, может, найдем что нужное. А ты здесь подежурь.

И Ляндэ с Игнатьевым ушли.

— Надо бы подняться повыше, посмотреть, все ли спокойно, — собрался Игнатьев.

Через короткое время донесся его голос:

— Володя, иди сюда…

Ляндэ поспешил к Игнатьеву.

— Ты знаешь, этого камня раньше не было. Я их все запомнил.

К камням в округе успевали присмотреться, как к вещам в квартире.

— Верно, я тоже его не засек.

Подошел Костин:

— Камень-то встал и пошел…

До шагающего «камня» было с полкилометра.

Накинули на спины рюкзаки, схватили оружие и побежали прочь. Сначала бежали по речке, временами оборачивались поглядеть назад: немецкую поисковую группу видели, изредка за каким-нибудь поворотом или скалой она пропадала из глаз.

Надвигались сумерки. Разведчики шли то берегом, то по камням, торчащим из воды. Часов в одиннадцать вечера сели передохнуть. Закурили.

— Куда дальше пойдем, Володя? — спросил Игнатьев. Они почти не сомневались, что немцы станут поджимать их с разных сторон, постараются не терять из виду, загнать в какое-нибудь безысходное место.

— Надо было держаться поближе к батареям. — Костин острее других чувствовал, как без источника питания его радиостанция стала лишь тяжелым грузом.

— Батареи надо непременно забрать. Без них нам гибель. Покрутимся тут, понаблюдаем. Может, прошмыгнем, — решил Ляндэ.

После привала пошли почти в обратную сторону. Ночью поднялись на плоскогорье и по возвышенности взяли направление к реке Равдуль. Она течет на север, потом поворачивает на восток, вбирает в себя массу речек и ручейков, набирает силу, становится рекой Вестерильвен и уходит к Сюльте-фьорду.

Всю ночь не останавливались. К утру подошли к спуску в долину Равдуля. Весь склон усыпан бесчисленным множеством камней. Они были потемневшие, замшелые, напоминали чугунные ядра для старинных пушек, словно кто-то собирался стрелять из разнокалиберных орудий и так их хитроумно уложил, что они не громоздились друг на друге, не лежали слоями, а рассыпались в один ярус, но от камня до камня остались прогалинки, будто для того, чтобы по ним вода скатывалась да земля дышала. В эти расщелины ступня не умещалась. Идти приходилось друг за другом, ступая осторожно, след в след. Если нечаянно нога цепляла какой-нибудь камень, он срывался с места, катился вниз, увлекая за собой другие.

Спустились до воды. Огляделись. Ни отмели, ни порога поблизости не увидели. Разделись, связали одежду и обувь в узлы, все привязали шнурами из строп парашютов поверх рюкзаков. Каждый опоясался таким же тросом, передний конец которого был у Ляндэ, другой — на замыкающем Игнатьеве, посередине шел Костин.

Так, связанные вместе, побрели они через реку.

Дно ее было каменистым, из крупных валунов. Камни шершавые, не заиленные, не скользкие. Течение с ног не сбивало, глубина — по грудь (как говорили в старое время бурлаки — «под табак»). Воду такую теплой считать не принято.

Растерлись, оделись. И полезли в гору по другому берегу реки — такому же длинному покатому склону, усеянному камнями. Наверное, в давние, послеледниковые эпохи река была многоводной, глубокой, оба спуска были затоплены водой, течением обтачивало, шлифовало эти камни, перекатывало их, при половодье они терлись друг о друга, словно между жерновами гигантской крупорушки.

Потом вода ушла, а миллионы окатышей по берегам долежали до наших дней и останутся после нас на века.

Карабкались вверх, стараясь не шелохнуть ни один камень, согнувшись в три погибели, иногда руками цепляясь за мох, за булыжники.

Когда поднялись на сравнительно ровный откос — остановились передохнуть.

— Ребята, привал…

— У меня в глазах круги, аж пошатывает… — Костин прилег на мох.

— Меня тоже мутит, — признался Игнатьев.

— Сейчас хорошо бы поесть да поспать. Кровь стынет в жилах от голода.

Осмотрелись. Невдалеке виднелось небольшое озерко метров двадцать-тридцать в длину да шириной вполовину.

Костин нехотя, тяжело поднялся. Пошли к нему. Припав к воде губами, долго, с наслаждением пили, потом сняли поклажу, расположились на привал.

Высокая гора маячила над округой, на юге виднелся Варангер-фьорд, а на севере бескрайняя даль Баренцева моря.

Вахту наметили по два часа. Первым заступил Костин, потом Толя принял дежурство. Михаил лег невдалеке от Ляндэ и еще не уснул, когда услышал негромкий шепот:

— Володя…

Сон как рукой сняло. Ляндэ и Костин вскочили.

— Может быть снег на макушке сопки?

Все поглядели вверх, Игнатьев вглядывался вдаль через толстые очки.

— Не должен быть… Никогда не видал на вершинах.