Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков

А вот на фотографии, сделанной после возвращения из этой операции, Толя запечатлен с длинными космами, перетянутыми сеточкой, бородатый. Сетки эти всем сплел он. Из троих он самый рукодельный и мастеровитый. Может быть, это было в крови, наследственное, а может, от раннего трудового воспитания в семье да на заводе.

Жизнь его не баловала, легким хлебом не кормила. Учиться много не пришлось, в родном Калинине рано пошел на вагоностроительный завод, выучился на токаря. В отряд разведчиков пришел осенью сорок первого. Ходил в зимние операции, однажды немецкая пуля досталась и ему, он отделался легко: отлежался во флотском госпитале в Полярном и вернулся в отряд.

В майской операции 1942 года, когда многие поморозились от внезапно наступившего резкого похолодания, пострадал и Толя, но с Мотовского берега не ушел, пробыл в операции до конца. Лечили его в стационаре, ноги заживали, пальцы сохранили.

Был он скромен, никогда напоказ не лез.

Такие, как он, неприметные ребята и в отрядном доме, и в кубриках, и в столовой всегда были на втором плане. Делали свое дело, несли службу, в увольнения ходили редко. Изредка бегали в Дом Красного флота (так называли морской клуб в главной базе) на какой-нибудь фильм, а на танцы, на концерт их и не приглашали. В компании их не затянешь.

Ходил Толя двое суток, на привалах подкреплялся да осматривал в бинокль заснеженные сопки и лощины. Ночью спал в снегу часа четыре. Искружил с полсотни километров, но никаких следов не обнаружил. Может быть, летчики в этот квадрат не попали либо живыми на землю не спустились.

Вернулся Толя огорченный, что никого не нашел. Ляндэ утешал его тем, что где искать летчиков — база не знает. Но ходил он не впустую, осмотрел большой район, разведчикам это пригодится.

Сидел Анатолий хмурый, молчаливый, переживал безуспешность своего маршрута. Потом, чтобы отвлечься, сел шить одеяло из парашюта. Затем начал плести сеточку, чтобы повязывать ею волосы на голове. Рукоделье отвлекало от беспокойных мыслей.

На Варангере, как и по всему северу, водились куропатки. Стайки их бродили по снегу невдалеке от разведчиков. Ребятам нравилось наблюдать, как птицы кувыркались, чистили о снег свои перышки, разрывали его, нюхом чувствуя, где под снегом ягоды, кормились ими. Перелетали всего на несколько шагов. К вечеру прятались в снег на лежку, спали. А то вдруг днем запорошатся снегом. Ребята приметили: раз куропатки зарылись в сугроб, жди сильного ветра, непременно налетит пурга. И они крепили и укрывали свое имущество.

Птицы подпускали разведчиков к себе близко. Присядет Толя или Михаил на корточки и долго-долго, пока ноги не занемеют, смотрит, как куропатки вышагивают, роются в снегу. Какая-нибудь любопытная тоже могла остановиться и уставиться на разведчика. Толя как-то сказал друзьям:

— Вишь, какая доверчивая и беззащитная тварь, до нее почти рукой достать можно, а она стоит и глядит на тебя, о чем соображает — не узнаешь. Ведь что-то у нее в уме происходит, раз не боится и не летит…

— Они, наверное, знают, что начальство запретило нам стрелять в птицу и в зверье. Потому и не берегутся. — У Костина было больше юмора, чем у Игнатьева.

Разведчикам не разрешалось без крайней необходимости применять оружие, в том числе и охотиться.

На очередное задание Игнатьев собрал маленький рюкзачок, патроны, гранаты, прихватил фонарь и покатил на лыжах. Ходил сутки, остановился на берегу реки. С час лежа наблюдал. Везде тихо, ни души. Надел лыжи и пошел через реку. На середине лед тихо зашуршал, рассыпался. Толя попал, видно, на промоину, источенную быстриной воды. Не успел толкнуться палками и прыгнуть, как оказался в воде, ноги с лыжами затянуло под лед. Он хватался руками за закраины, иглистый лед, изъеденный до трухлявости, рассыпался и крошился. Кое-как раскинул поперек палки, автомат, оперся на них, стал подтягиваться на руках, стараясь вылезти из проруби, но мешали лыжи. Держась на весу на руках, тер ногу об ногу, чтобы расцепить крепление, но нога с ноги соскальзывала. Течением поворачивало лыжи, ставило их накрест, и он никак не мог отстегнуть железную пряжку у каблука. Мешал рюкзак, пришлось отцепить лямки и выбросить его на лед подальше. Наконец, кое-как приноровился и откинул одно крепление. Лыжа выпросталась, течением ее унесло под лед. Вторую лыжу откинуть было легче, носком ботинка быстро нащупал пружину у каблука, отвел ее. И другая лыжа уплыла. Ноги освободились. Он навалился на палки и на автомат, подтянулся, вытащил из воды колени, уперся ими о края проруби, стал вылезать. Лед под ним опять раскрошился, осел, автомат юркнул в воду.

Толя лег на лед и на палки грудью, греб по снегу руками, чтобы вытянуть ноги. Намокшая меховая куртка стала грузной, мешала, он рванул ее со всей силой, замок «молния» треснул, разорвался. Куртку сбросил, водоворотом ее затянуло под лед. Несколько раз набрал воздуха, поднатужился и вылез из воды. Отполз подальше. Попробовал встать, лед держит. Еще немного прошел, подтащил рюкзак, снял шапку, лоб и волосы были мокры.

Стал снимать с себя все намокшее. Хорошая манера сложилась с давних пор в отряде: надевать на себя не всю одежду, в походе идти налегке, а на привале облачаться в сухое.

В рюкзаке у Толи было две пары теплого белья. Надел одну на другую, сухие носки, намотал портянки, натянул ботинки. Так в одном лишь белье, без лыж и оружия прошагал по снегу до своей точки двадцать километров.

Володя и Миша растерли его спиртом, переодели. Анатолий плотно поел, выспался, укутанный куртками, и на следующее утро заступил на вахту. И все последующие дни не чихнул, не кашлянул.

Откуда-то прилетела и обжилась возле разведчиков сова. Она вела себя мирно, спокойно. Еще до рассвета уставится на вахтенного огромными, как угольки, светящимися глазами и глядит, не шелохнувшись. Потом, когда проснутся остальные и станут ходить по обжитому лагерю, следит за всеми, переводит взгляд с одного на другого. Ребят подпускала к себе близко, не улетала и не тревожилась. Ходила по снегу, мышковала. Потом куда-то исчезла.

Третий месяц разведчики несли вахту в западной части Варангер-фьорда, невдалеке от Вадсё. Продукты кончались, пришлось переходить на жесткий режим.

С базы сообщили, что готовят заброску. Но разыгрались штормовые ветры, весна никак не могла набрать силу, одолеть зимнюю стужу, бураны, снежная круговерть лишь изредка сменялась короткими просветами.

Ждали выброску вторую неделю. Кончились консервы, не стало ни сахара, ни сухарей, ни галет. А вкусная и сытная пища бродила рядом.

На охоту решились не сразу, но все же голодные желудки заставили пренебречь запретом. Подстрелили куропатку, ощипали, выпотрошили, сварили. Всласть напились бульона, поели теплого мягкого мяса. Сразу настроение поднялось, сил прибавилось.

На следующий день опять начались голодные колики. На этот раз о запрете не думали, вчерашний день развязал руки. В котел угодила еще куропатка.

Как только птицы недосчитались двух своих сородичей, они исчезли из округи. Ляндэ и Игнатьев днем несколько раз кружили по прежним птичьим становищам, но ни одна на глаза не попалась. Лишь на следующий день наткнулись на небольшую стайку. Сунули в мешок еще двух куропаток. Птицы исчезли.