Семья Мускат - Исаак Башевис Зингер

Вскоре повозка загромыхала по рыночной площади. Дома здесь были повыше, они словно бы громоздились один на другой. Чего только не было в витринах лавок: сукно и железные горшки, керосин и письменные приборы, кожа и метлы. Стрелки часов на башне городской ратуши застыли — уже много лет назад — на цифре двенадцать. Аса-Гешл велел кучеру остановиться у часовой мастерской Иекусиэла. Иекусиэл, маленький, сутулый, почти что горбатый человечек в шерстяном пиджаке, полосатых брюках и в шелковой, сдвинутой на затылок кипе, вышел из мастерской. В левом глазу у него поблескивал ювелирный окуляр. Он смотрел на повозку и молчал. Аса-Гешл сошел с повозки ему навстречу.

— Вы меня не узнаете?

— Аса-Гешл!

Они обнялись.

— С приездом! С приездом! Что ж не дал знать? А это, стало быть, твоя жена?

— Аделе, это Иекусиэл, я тебе о нем рассказывал.

— Я познакомился с вашим мужем раньше, чем вы, — сказал Иекусиэл и улыбнулся.

Они перекинулись словом, после чего Аса-Гешл залез обратно в повозку и велел кучеру ехать к синагоге. Он узнавал родные места. Дом, где жил его дед, с годами весь как-то сморщился. Окна висели криво, из кособокой трубы поднимался белый дымок. Кто-то, должно быть, уже известил семью о приезде Асы-Гешла, ибо, когда повозка подъехала, в дверях появились три женщины, мать Асы-Гешла, бабушка и сестра Дина. От старости бабушка сгорбилась, лицо высохло и напоминало винную ягоду. Под глазами у нее набухли желтоватые мешки, на подбородке росли редкие седые волосы. Она поглядела поверх очков и покачала головой:

— Это ты, дитя мое. Видит Бог, я бы тебя ни за что не узнала. Настоящий иностранец!

Мать была в свободном домашнем платье, в шлепанцах, в белых чулках, из-под платка виднелась коротко стриженная голова. За то время, что они не виделись, подбородок у нее словно бы стал меньше, нос заострился. Под глазами высыпали веснушки. Увидев сына, она широко раскинула руки, бледные ее щеки налились краской.

— Сынок! Сынок! Вот уж не думала, что свидимся!

Аса-Гешл обнял и расцеловал мать. Какой же она стала легкой, худенькой! Он жадно вдыхал такие знакомые домашние запахи. От материнских слез губы у него сделались мокрые и соленые. В прошлом году Дина вышла замуж; ее муж, Менаше-Довид, сегодня куда-то отлучился. Сестра изменилась до неузнаваемости. На ней были широкое платье и большой парик. Она раздалась. В глазах у нее почему-то таился испуг.

— Мама, мама, ты только посмотри на него!

— Это Аделе, моя жена, — сказал Аса-Гешл, обращаясь ко всем сразу.

Финкл засуетилась, не зная, как себя вести. После минутного колебания Аделе подошла и поцеловала ее.

— Моя свекровь и ее сын похожи, как две капли воды, — изрекла она.

— Раз ты жена Асы-Гешла — значит, ты моя дочь.

— Аса-Гешл писал нам всем, — робко вступила в разговор Дина. — Он нам про вас рассказывал. Так странно. Кажется, еще вчера мы были детьми и вместе играли. — И она приложила руку к своему заплетенному в косу парику замужней женщины, отчего вдруг опять превратилась в юную девушку.

Вскоре в доме собралась вся семья. Пришли дядя Цадок, его жена Зисл, дядя Леви с женой Миндл, а также двоюродные братья и сестры Асы-Гешла. Стали заходить соседи, и кухня наполнилась людьми, шумной и сердечной болтовней. Тем временем кучер стащил с повозки большой сундук Аделе и четыре саквояжа с таможенными наклейками. По дому распространился аппетитный запах пирогов, молока и свежемолотого кофе, который бурлил в горшке, стоящем над огнем на треноге. В огне весело потрескивали сосновые ветки и шишки, которые дети собрали в лесу.

3

С наступлением вечера на башне костела зазвенел колокол, зазывая верующих на службу. Из христианских районов городка в костел потянулись женщины в длинных черных платьях, черных платках, старомодных туфлях на низком каблуке с загнутыми носами, с четками и распятием на шее. В руках они держали молитвенники с золотым тиснением. Евреи же брели в синагоги и молитвенные дома.

Тетки, дядья и двоюродные братья и сестры Асы-Гешла уже разошлись по домам, ушли и соседи. У матери разболелась голова, и она пошла лечь. Дина готовила ужин. Бабушка Асы-Гешла стояла у восточной стены и читала вечернюю молитву. Аделе ушла в заднюю комнату, где разместились они с мужем. Аса-Гешл вышел во двор с заднего крыльца; между домом и синагогой тянулся забор. Из-под земли пробивалась трава, перед домом росла яблоня, яблоки на ней появлялись поздним летом, ее листья переливались в лучах заходящего солнца, точно языки пламени. Сорняки разрослись до размеров человеческого роста. Из травы выбивались лютики, дождевики и какие-то другие, неизвестные Асе-Гешлу цветы. Воздух полнился шуршанием и стрекотанием полевых мышей, кротов и сверчков. Он осмотрелся. За те несколько часов, что он провел с семьей, он успел наслушаться самых невероятных историй. Дядя Цадок намекнул, что его собственный брат, Леви, под него «копает», пытается отобрать у него место казенного раввина. Тетя Миндл обвиняла тетю Зисл, что та навела на нее порчу; если Аса-Гешл понял ее правильно, Зисл подложила в сундук Миндл пучок волос и несколько соломинок, выдернутых из метлы. Девушки, его кузины, постоянно ссорились, молодые люди обменивались издевательскими репликами. В его семье, такой небольшой, царили ненависть, интриги и зависть. Его мать успела шепнуть ему, что обе невестки — ее заклятые враги.

— Когда они смотрят на меня, то, кажется, живьем хотят съесть, — пожаловалась она сыну. — Да сгинет навеки то зло, какое они мне желают!

Аса-Гешл бросил взгляд на окно комнаты, которую заняли они с Аделе. В комнате горел свет. Наклонившись над сундуком, Аделе вынимала из него вещи и раскладывала их так тщательно, будто собиралась задержаться здесь надолго. При свете лампы видно было, какое напряженное у нее лицо. Под глазами были черные круги. Она вынула какую-то светлую одежду, взглянула на нее и, несколько секунд постояв в нерешительности, положила обратно. Как странно, что именно она стала его женой, соединила с ним свою судьбу!

И тут он увидел деда. Появился старик совершенно неожиданно и безо всякого предупреждения, точно привидение с того света. Длинный атласный сюртук распахнут, белые штаны, нити талиса трепещут на ветру. Борода растет как-то криво, точно ее сдувает ветром. Он сделал шаг влево, затем вправо и остановился на некотором расстоянии от Асы-Гешла. Аса-Гешл машинально попятился назад.

— Так это ты, Аса-Гешл?

— Да, дедушка.

— Понятно, понятно. Вырос. По-моему, вырос.

— Может быть, дедушка.

— Я все знаю. Ты женился. Письмо пришло. Что ж, мазлтов. Свадебный подарок я тебе не отправил.

— Это не имеет значения, дедушка.

— Ты хотя бы женился на ней по законам Моисея и Израиля?

— Да, дедушка. Она из набожной семьи.

— И ты считаешь это достоинством?

— Конечно, дедушка.