Красота - это горе - Эка Курниаван

– Без десяти пять за вами придут, а ровно в пять начнется казнь. Итак, ваше последнее желание? – спросил Шоданхо.

– Вот мое последнее желание: пролетарии всех стран, соединяйтесь! – ответил Товарищ Кливон.

Шоданхо вышел, хлопнув дверью.

Сезон дождей – время свадеб. Недели за неделями торопятся толпы горожан с одной свадьбы на другую, едва ли не на каждом перекрестке красуется джанур кунинг – свадебное украшение из молодых пальмовых листьев. Холостяки пропадают в борделях, влюбленные тайком наслаждаются друг дружкой, а у давно женатых пар вдруг случается медовый месяц, и в эти дни Бог особенно щедр, создавая новые крохотные творения.

Даже во время кровавой резни люди любили друг друга при всякой возможности, особенно в самые сильные ливни. Но ничего подобного не было у Шоданхо с Аламандой, по крайней мере в тот год. Как и у Мамана Генденга с Майей Деви – те уже почти пять лет со дня свадьбы разыгрывали одну и ту же драму.

И все же Маману Генденгу было отчего чувствовать себя счастливым: наконец он обрел дом, о чем мечтал давно, с тех пор как полюбил Насию и увидел, сколь беззаветно предана она своему избраннику Много лет мечтал он о таком же любящем взгляде, о семье и о доме – и не надеялся, что мечта эта сбудется, ведь его считали негодяем и смутьяном.

А теперь, когда он возвращался с автовокзала, проведя день за беседой с друзьями или за картами с Шоданхо, жена поджидала его за накрытым столом, спешила приготовить ванну. Вечерами он будто на крыльях летал, вдобавок чувствовал себя теперь культурным человеком: одевался в чистое, как соседи, обедал за столом, как соседи, спал на матрасе, как соседи.

Наряду с домашними хлопотами и уроками Майя Деви успевала и о муже заботиться. Мамай Генденг, как и обещал Деви Аю, больше не прикасался ни к одной другой женщине – впрочем, и жену не трогал. Шли годы, девочка превращалась в девушку: вытянулась, чуть пополнела, грудь соблазнительно округлилась. Но Маман Генденг видел в ней все ту же школьницу. Когда она готовила уроки, он сидел рядом с сигаретой, по вечерам укладывал ее спать, но ни разу с ней не ложился.

Он совершал настоящий подвиг воздержания. Время от времени, когда просыпалась в нем чувственность, он охлаждал свой пыл в ванной, и о лучшем друге, чем Шоданхо, он не мог и мечтать. При всем несходстве их судеб общее несчастье связало их крепкой дружбой, все тесней сближались они, и Шоданхо не только плакался Маману Генденгу, что жена наверняка еще любит Товарища Кливона, но и обсуждал с другом все свои семейные дела.

Когда заканчивалась партия в трамп и прочие игроки расходились, Шоданхо и Маман Генденг, обговорив городские дела, делились своими горестями. Вздыхая и жалуясь, они больше походили на братьев, чем на друзей. Однажды Шоданхо поведал о железном белье Аламанды.

– И ключ к нему – заклинание, а знает его только моя жена.

– Но ведь она была беременна?

И Шоданхо вдруг разрыдался:

– Она дважды была беременна. И оба раза я выбрал ребенку имя Нурул Айни, и оба младенца испарились из ее чрева!

– Нет такой женщины, которая бы забеременела без мужчины, разве что Дева Мария.

Шоданхо собрался с духом и признался:

– Видишь ли, я ее изнасиловал, когда на ней не было железного белья.

Маман Генденг в утешение сказал, что сам ни разу не прикасался к жене.

– И я поклялся, Шоданхо, никогда не переступать порога публичного дома и забавляюсь разве что сам с собой в ванной. Хорошее средство от гнева и дурного настроения. Надо регулярно изливать семя.

– Да и я так делаю, – сетовал Шоданхо.

И они сошлись на том, что для обоих ключ к семейному счастью – время (хоть и ползет оно еле-еле) и терпение. Придется Маману Генденгу подождать, пока жена дорастет до постели.

– Не знаю, сколько ждать еще, Шоданхо. Но ведь и тебе нужно время – разве нет? – время угождать ей, ведь любую женщину можно переубедить, если приложить старание. (Во всяком случае, так уверяли опытные мужчины, имевшие дело со многими женщинами.) Если будешь терпелив, терпение принесет плоды. Знаешь ведь, капля камень точит, так и женушка твоя перестанет упрямиться, а может, даже полюбит тебя. И не придется ее обхаживать, умасливать, добиваться, чтобы сняла защиту, – сама ее снимет в один прекрасный день. Верь мне, Шоданхо, так и будет, ведь ни один человек – ни мужчина ни женщина – не станет упираться до гробовой доски.

Эти необычные, мудрые слова Мамана Генденга, которого он так до конца и не перестал ненавидеть, столь согрели Шоданхо, что он даже забыл на миг о своем навязчивом желании переспать с женой (хоть и не мог отделаться от одного, самого сладкого воспоминания – о насилии в партизанской хижине).

У Мамана Генденга, в отличие от Шоданхо, и в мыслях не было насиловать жену. Наверное, вздумай он попросить, Майя Деви сняла бы одежду, легла на кровать и ждала бы, когда он на нее накинется. Но нет, не мог он так жестоко обойтись с юной девушкой, ребенком с невинными глазами. “Славная младшенькая”, так называл он Майю Деви, когда еще был любовником ее матери. Главное для мужа, считал он, – заботиться о счастье жены, тогда из нее выйдет хорошая спутница жизни. “Вот видите, как я горжусь своей женушкой, – говорил он всегда друзьям. – Когда я на ней женился, она в свои двенадцать уже умела и стряпать, и убирать, и букеты составлять. А теперь дел у нее прибавилось – после школы еще и печет на заказ”.

Спрос на печенье был так велик, что Майя Деви наняла двух помощниц, сироток лет двенадцати, которых приютила. С утра до вечера кипела у них работа – месили тесто, разжигали печь, украшали печенье.

Но за всеми этими хлопотами Майя Деви никогда не забывала о муже, потому-то и был так счастлив Маман Генденг. Однако он по-прежнему ее не касался – хотел продлить ее беззаботное детство. Пусть она и выросла в доме первой в городе проститутки, но сама, возможно, и не помышляет о близости с мужчиной. А узнав о том, что стало с обоими детьми Шоданхо, он лишь укрепился в мысли, что женщину нельзя ни к чему принуждать. Даже если речь о твоей жене.

И преисполнился гордости за свое терпение – несколько лет не знал он женщины, лишь помогал себе рукой в уборной. Их с женой ласки ограничивались поцелуем в лоб на ночь или перед школой, да иногда сидели они обнявшись в кино, а если она засыпала на диване, он относил ее в постель. Он даже ни разу не видел ее обнаженной. Бывший воин-кочевник, он проявлял недюжинную стойкость, спокойно наблюдая, как сменяют друг друга времена года.

И вот однажды, когда Майе Деви было почти семнадцать, она удивила Мамана Генденга словами: “Я решила бросить школу”. И сказала уверенно, что хочет больше времени посвящать дому и мужу.

Маман Генденг мог бы возразить, что заботой не обделен и другого такого счастливого мужа в городе не сыскать – вон сколько их сбегают к мамаше Калонг! – но, увидев во взгляде жены непоколебимую твердость, согласился с ее решением.