Лукавый взор - Елена Арсеньева

Впрочем, в этой части Нанси и не было новых домов. Город разрастался в другую сторону, на юг, выбирался за полуразвалившиеся от времени крепостные стены, подступал к лесам…

Однако спокойной жизнь в городе только казалась. В основном из-за слухов. Фрази казалось, что жители Нанси больше ничем не занимаются, только передают друг другу разные сплетни о непременном возвращении Наполеона. В Шампиньоле, деревне в одном лье от Нанси на проселочной дороге в Понт-а-Муссон, задержали некую женщину по фамилии Фанн, немку по национальности, которая всем рассказывала, что получила письмо из Турции с сообщением, будто свергнутый император бежал из заточения и стремительно движется во главе армии Великого Султана, чтобы освободить Францию от чужеземцев. Еще одна женщина по фамилии Бушар была задержана при попытке раздавать подстрекательские памфлеты, после чего несколько жителей Нанси бегали по улицам с криками «Да здравствует Наполеон!». В деревне Фарвиль, расположенной в полутора лье от города, на правом берегу реки Мëрт, пятеро французов, переодетые турками, проследовали навстречу великому Наполеону, вместе с которым они намеревались вернуться во Францию через самое короткое время. То есть они были в этом уверены и уверяли прочих. Полиция задержала некоего Юссено, отставного капитана, подозреваемого в том, что состоял в преступной переписке с парижскими сторонниками Наполеона. В его поместье в Мальзевиле, что в округе Нанси на правом берегу реки Мозель, нашли два полных ящика с огнестрельным оружием, два ящика барабанов и множество амуниции… Два новых кружка бонапартистов были обнаружены полицейскими агентами. Первый в доме № 143 в предместье Сен-Пьер, принадлежащем обывателю по фамилии Гаспар, другой – в доме вдовы Бертино на улице Кабаретьер № 45…

Ходили также слухи, будто русские оккупационные войска намереваются выйти из департамента Мëрт, в котором и находился город Нанси, и что его займут пруссаки, которых во Франции не любят. И они уж точно не смогут сдержать Наполеона, которого в Нанси ждут.

Все эти новости обсуждались за обедом и ужином у Рёгаров, где присутствовала и семья Бовуар. Они платили хозяевам символические суммы за стол и за уборку в своих комнатах, которые им были предоставлены бесплатно. Фрази, впрочем, зевая украдкой, думала, что, чем слушать каждый день многословные сентенции Рёгара-пэра, изредка перемежаемые заносчивыми возражениями Рёгара-фиса[144], лучше было бы питаться отдельно. Одно хорошо: кухарка Филина совершенно изумительно готовила и салат с теплым овечьим сыром, и киш лорен – традиционный лотарингский пирог, и паштет по-нансийски, и запеченную телячью голову, и фондю, так что Фрази иногда с тоской вздыхала: конечно, переехать наконец в свой дом на Волчьей улице было бы прекрасно, но где найти вторую Филину?

Впрочем, главное, из-за чего Фрази все-таки слушала застольные беседы, а не просила отпустить ее сразу после десерта, где непременно подавали бесподобный бергамот по-нансийски, или вовсе не дожидаясь его (такие привилегии у детей, тем паче девочек, имелись), было то, что рано или поздно речь заходила о русских. У нее сжималось сердце, когда начиналось обсуждение конкретных дат ухода русской армии. Город был разделен на две партии: одни, в их числе был мсье Рёгар, предпочитали, чтобы русские остались надолго и следили за порядком, другие не могли дождаться их ухода. В число этих последних входил Филипп Бовуар, однако, щадя чувства жены и дочери, он помалкивал. Впрочем, его единомышленников в Нанси оказалось немало. Братья Валькур, молодые люди из весьма добропорядочных семейств, но отличающиеся при всем при том не слишком добропорядочным поведением, пытались затеять в театре драку с русскими офицерами, однако в этом им помешали французские жандармы… Но это было еще ничего! В лесах Волен и Эй, расположенных между Тулем и Нанси, обнаружилось много скрывавшихся там дезертиров. Среди них были поляки, которые вели себя особенно злобно и угрожали русским подметными письмами… Баварские солдаты завели бурную ссору с солдатами русского Алексопольского полка, расквартированного в Мальзевиле, пригороде Нанси, причем после этого двое русских пропали. Рёгар опасался, что баварцы сбросили их в реку Мёрт; Филипп Бовуар, слушая его, втихаря злорадствовал.

Жюстина не отпускала Фрази от себя и не позволяла ей даже пытаться говорить по-русски (о том, что произошло в Париже, Филипп строго-настрого запретил вспоминать, не то что кому-то рассказывать!), но иногда, во время прогулок, не могла отказать дочери и не пройти по тем улицам, на которых квартировали русские, чтобы послушать их речь. С Филиппом по этим улицам они не ходили никогда.

И вот настал день, когда воинские корпуса союзников вышли из Нанси, чтобы присоединиться к армиям, покидавшим Париж.

Семья Бовуар смогла наконец перебраться в свой дом, оставленный русскими в образцовом порядке, что несколько огорчило Филиппа: ему очень хотелось бы поворчать на «этих свиней», давая волю давно копившемуся и начавшему прорываться раздражению (так пар выбивается из-под крышки, которой накрыт кипящий котел, поднимает ее и рано или поздно сбрасывает!). Долгожданного покоя, впрочем, не обрели: в ту же ночь, когда русские покинули Нанси, загорелись многие из домов, в которых стояли офицеры, и те крестьянские подворья, которые служили казармами для солдат. Некоторые здания пострадали очень сильно. Самое удивительное, что те строения, где стояли баварцы, остались нетронутыми. Поджигателей начали искать. Оказалось, что около тех домов, которые потом были объяты пламенем, видели поляков, которые хоть таким образом, хоть постфактум хотели отомстить русским, но мстили французам.

Народ разъярился. В лесах и пригородах началась охота на польских дезертиров. Несколько из них были убиты, многие ранены, некоторые пытались скрыться. Одного из таких беглецов разъяренные нансийцы едва не забили кулаками около дома Рёгаров. В это время из лицея возвращался Шарль. Избитый, чуть живой человек подполз к нему и припал к ногам, умоляя защитить. Шарлю, который постарался утихомирить озлобленных горожан, едва самому не досталось от них, однако тут выбежали мсье Рёгар и его жена, взывая к милосердию толпы, защищая и сына, и чуть живого поляка.

Рёгаров в городе уважали – нападавшие отступили, утихомирились, ушли.

Когда поляка внесли в дом, перевязали, умыли, он оказался совсем юнцом, лишь ненамного старше Шарля. Оказывается, мальчишка из Ковно осиротел, сбежал в армию, прибился к какому-то полку и стал барабанщиком. Звали его Станислас[145] – так же, как Станисласа Лещинского, тестя короля Людовика XV, женатого на прекрасной польке Мари Лещинской. Станислас был последним герцогом Лотарингии, а значит, его резиденция в свое время находилась в Нанси. Благодаря ему центр города обогатился великолепной площадью и красивейшим дворцом, который сделал бы честь Парижу. Герцог Станислас оставил по себе самую добрую память, при его дворе служил дед мсье Рёгара, он был многим обязан герцогу, поэтому семейство Рёгар относилось к спасенному поляку, да еще тезке герцога-благодетеля, не только с жалостью, но и с особым расположением. Называли его просто Стан, принятым во Франции уменьшительным именем от Станислас, однако же парень, когда прижился и сделался в доме своим, попросил звать себя Стахом, как принято в Польше. Имя звучало странно, но постепенно к нему привыкли, как привыкли и к самому Стаху. А когда начался 1815 год и стало известно: Наполеон бежал с острова Эльба и вновь провозгласил себя императором Франции, – порядки в городе переменились, и Стах, который подружился с Шарлем и был благодарен приютившей его семье, на все лады расхваливал Рёгаров перед так называемой «законной властью» и заступался за них. Он оказался благодарным человеком.