Девочка, которую нельзя. Книга 2 - Стася Андриевская

вызывало много. А, если уж совсем честно, то и больно. О чём я благоразумно помалкивала, не желая лишний раз выслушивать бурчание Игната о том, что это с самого начала была дурная идея. Моя шиза, одним словом, а он — идиот что повёлся на уговоры.

Но, как бы то ни было, заживление шло, и к исходу второй недели января, в очередной раз с пристрастием проверив каждый миллиметр шрамов, Игнат наконец удовлетворённо шагнул назад, разглядывая художества издали.

— Ну а что, очень даже!

— Что там?! — повторила я свой самый частый вопрос последних дней.

И Игнат милостиво щёлкнул мою спину на телефон.

…Местами тонкие бледно-розовые, а где-то широкие и всё ещё довольно красные линии свежих шрамов аккуратно, перо к перу, складывались в очертания крыла. Оно начиналось у правой лопатки и, уверенно захватывая верх спины, словно растворялось к пояснице.

— Краснота со временем уйдёт, и рисунок побелеет, — пояснил Игнат. — Рубцы тоже ещё будут уплотнятся, становиться рельефнее. Но в целом останется также невесомо. У тебя хорошая физика, регенерация на сто баллов. Впрочем, кто бы сомневался.

А у меня по телу бежали мурашки восторга. В голове не укладывалось, что это теперь моё! И что это подарил мне ОН!

— А почему только одно? И почему оно как будто незакончено внизу?

Игнат, едва касаясь, скользнул пальцами по вязи, взывая во мне новый табун мурашек.

— Язык символов лаконичен. Всё что было нужно — сказано. Самая суть. Остальное лишнее.

— Это ангел? — сентиментально дрогнувшим голосом выдохнула я.

— Феникс. Бесконечное возрождение, Триумф вечной жизни, Постоянство и Независимость. Короче, бессмертие.

— Прикольно, — то увеличивая, то уменьшая картинку на экране смартфона, заворожённо рассматривала я рисунок, — это же, по сути, получается тоже что и у тебя, да?

Игнат усмехнулся и, отойдя в угол, завозился возле полки с одеждой.

— Что смешного? — уловила я его скепсис. — Крокодил тоже символ бессмертия, я гуглила!

— Не бессмертия, а живучести. Разницу улавливаешь? Там, где Феникс десять раз сгорит и возродится, крокодил просто десять так и не сдохнет. Упрямый, сука, но только и всего. Потому что, когда Феникс полюбому возродится одиннадцатый раз, крокодил может тупо не справиться. И всё, геймовер ему тогда. Так что живучесть не равно бессмертие.

Меня как-то слегка придавило. Хотя, подумаешь — символы-рисуночки! Я, например, и в толкование снов всегда верила только если они обещали что-то хорошее. А если плохое — то брехня это всё.

— Ты на охоту? — глядя, как из общей кучи он выбирает тёплые штаны и свитер, вздохнула я.

— Нет, — после небольшой паузы и с явной неохотой, но всё-таки ответил Игнат. — Мне… Мне уехать надо, Слав. На недельку.

У меня даже руки опустились от неожиданности.

— Ну в смысле?! Опять что ли началось? — подлетела к нему, вцепилась в локоть. — Куда? Зачем?!

— Надо, Слав. Мы тут и так засиделись, а дела сами себя не сделают.

И я отступила. Под коленями поплыла противная слабость, дикой тяжестью сдавило грудь. Я же знала, что так будет. Знала, но убеждала себя, что нет.

— Ну и что потом, интересно знать? — глотая колючий ком, как можно небрежнее усмехнулась я. — Ты однажды просто уйдёшь и больше не вернёшься? Или всё-таки скажешь хотя бы что-то вроде: ну вот и всё, нам пора прощаться?

Игнат напряжённо застыл в полуобороте ко мне… но так и не повернулся, и лишь продолжил собирать вещи.

— Не знаю.

— Но не отрицаешь, да?

— Однажды все расстаются, Слав. Просто кто-то раньше, кто-то позже. Одни приходим, одни уходим — правда жизни, о которой не стоит забывать.

— А, вот так, да? — истерично рассмеялась я. — Вот так просто, да? А ты хоть, — голос сорвался, и мне пришлось постараться, чтобы проглотить очередной сухой комок в горле, — хоть представляешь, каково мне это слышать? Или ты реально… бревно, плывущее по течению?!

— Ну почему сразу бревно? Просто мудак, ничего особенного. А расставаться… научишься, Слав. Ты молодая, свободная, у тебя характер из стали и душа мягче облака. Ты Феникс, в конце концов, а значит, всё будет хорошо.

— Господи, какой же ты всё-таки непробиваемый! — сорвавшись с места, замолотила я его по спине. — Ну на хрена мне твои утешения? Вся эта твоя философия — на хрена? Неужели так сложно просто соврать, что никогда меня не оставишь?!

— Почему соврать? — перехватил Игнат мои руки. — Это правда. Пока не сдохну буду с тобой. — Помолчали, глядя друг другу в глаза, и Игнат отпустил. Как ни в чём ни бывало, чмокнул в лоб. — Справишься тут сама или прислать человека из хуторских?

— А, то есть у меня ещё и перспектива остаться одной имеется? Зимой, в тайге. Правильно я поняла?

— Ну вообще это было бы максимально предпочтительно. Мы всё ещё в бегах, не забывай.

— А если… А если меня медведь сожрёт?

— Не сожрёт. Потому что ты не будешь выходить из избы. Надеюсь, это понятно?

Снова встретились взглядами. Меня раздирало спросить, а что будет, если случится худшее, и он не вернётся вообще, но эти слова застревали в горле вязкой ключей массой. Я же не ворон, кликающий беду, а, типа, Феникс. Мне положено вить гнёздышки и, периодически в них сгорая, выколупывать себя из пепла и кукарекать о том, что всё ещё обязательно будет хорошо.

— А если что-то пойдёт не так, — многозначительно выделил он, — то ты знаешь, где стоит снегоход и как с ним управляться. Но лучше не рискуй, не хватало ещё заблудиться. Просто используй сигналки. Три подряд: красная, зелёная, красная — и за тобой в течение суток придёт лесник.

После его ухода время потекло медленно и скучно. И эта скука однажды занесла меня в подпол с припасами, где моя неугомонная чуйка нашла тайник. А в нём — два левых паспорта и водительские удостоверения с фотками Игната. Карта местности. Несколько телефонов-кирпичиков и целая горсть симок. А ещё здесь лежал Дневник. Тот самый.

Сердце взволнованно заколотилось и жарко вспотели ладони — так непреодолимо захотелось схватить эту секретную тетрадь! Но я не стала. Даже не притронулась. Лишь выскочила из подпола и, словно для надёжности запирая от самой себя, перетащила на него тумбочку из кухни.

Если что-то случится, что-то плохое, то о чём не хочется даже думать — я заберу его с собой в город и прочту. А сейчас нет. Сейчас я клялась Игнату, что верю ему, и что не стану смотреть в его записи, даже если они окажутся без присмотра на самом видном месте! И пусть никто бы даже не