Держава и топор. Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке - Евгений Анисимов

Бежать из монастыря было нелегко – за колодниками тщательно следили, их «чуланы» и вещи регулярно обыскивали. Нарушителей же режима ждало наказание – «смирение»: хлеб да вода, порка плетьми, содержание в цепях, дополнительные кандалы и т. д. В истории Соловков немало побегов, но, по-видимому, среди них почти нет удачных – если арестанта не находили, то это не означало, что он сумел добраться до материка, куда ходил только «извозный карбас». Скорее всего, такой беглец тонул в Белом море.

Но и всевластный на островах архимандрит или игумен не всегда мог облегчить колодникам жизнь. С одной стороны, он, как и все российские подданные, боялся доносов со стороны монахов и извета колодника. С другой стороны, содержание особо опасных преступников регламентировали специальные указы. Так, в указе 1701 года о содержании Игнатия (Ивана Шангина) говорилось: «Послать в Соловецкий монастырь, в Головленкову тюрьму, быть ему в той тюрьме за крепким караулом по его смерть неисходно, а пищу ему давать против таких же ссыльных».

В некоторых случаях архимандрит и начальник острожного караула даже не знали преступления привезенного колодника. Такие узники назывались «секретными». На секретных узников, окруженных «собственным» конвоем, власть монастырского начальства вообще не распространялась. С ними запрещали разговаривать, их сажали так, «чтобы ни они кого, ни их кто видеть не могли», а кормили отдельно – на особые деньги, определенные приговором. В июле 1727 года на Соловки привезли П. А. Толстого и его сына Ивана с огромным конвоем – 5 офицеров и 90 солдат. Толстых поместили в Головленковой башне, где они вскоре и умерли. Особо знатные секретные узники имели льготы: сидели не в монастырской, а в собственной одежде, им разрешали брать с собой прислугу из крепостных. Ели они, как и все узники, при свече, которую к ним приносили только на время обеда, зато посуда у них была из серебра. В описи вещей, оставшихся от Толстых, учтены дорогие вещи: лисьи шубы, епанча, кафтаны, камзол, сюртук, серебряная и оловянная посуда с ножами (вещь невероятная для обыкновенного колодника), золотые часы, серебряные табакерки, 16 червонцев. Известно, что в первоначальной описи имущества Толстых учтено 100 червонцев, значит, привезенные деньги они тратили на еду и на взятки.

Кроме Соловков, политических преступников держали еще в нескольких удаленных от центра монастырях: Архангельском Николо-Корельском, Кирилло-Белозерском, Антониево-Сийском на Северной Двине, Вологодском Спасо-Прилуцком, а также в десятке других монастырей европейской части России. Суровы были условия содержания колодников в сибирских монастырях, самыми известными из которых были Долматовский Троицкий и Селенгинский Троицкий. Они становились настоящей могилой для живых. Впрочем, уморить узника можно было и в любом другом монастыре.

Женщинам-колодницам было не легче, чем мужчинам. Их ждали такие же тяжелые условия жизни, скудная еда, тяжелая работа, суровое «смирение» в случае непослушания. Знатные преступницы находились под постоянным, мелочным и придирчивым контролем приставленных к ним днем и ночью охранников или монашек. Удобным предлогом для этого служили суровые указы о содержании узниц.

После того как доносчик известил власти о «непристойных» высказываниях сидевшей в монастыре княгини Аграфены Волконской, последовал указ Анны Ивановны от 30 августа 1730 года об ужесточении режима: «Княгиню Аграфену содержать в Тихвинском монастыре крепчайше прежнего, кроме церкви из кельи никуда не выпускать, к ней никого из посторонних, без ведома игуменьи, не допускать, а когда кто к ней посторонние приходить будут, то допускать при ней, игуменье, и говорить всем вслух и того всего над ней смотреть игуменье накрепко, а ежели она, Волконская, станет чинить еще какия продерзости, о том ей, игуменье, давать знать Тихвинскому архимандриту и писать о том в Сенат немедленно».

Женщин – узниц монастырей в большинстве своем постригали в монахини. Делалось это по прямому указу сыска, насильно. В 1740 году в Иркутске в девичьем монастыре постригли несовершеннолетнюю дочь А. П. Волынского Анну, несмотря на то что «на обычные вопросы об отречении от мира постригаемая оставалась безмолвною… Фурьер вручил постригавшему письменное удостоверение, что был очевидцем пострижения в монашество девицы Анны… и тут же сдал юную печальную инокиню игуменье под строжайший надсмотр и на вечное безисходное в монастыре заключение». Другую дочь Волынского, 14-летнюю Марию, постригли в Енисейском Рождественском монастыре с имением Марианны. 31 января 1741 года пострижение это было признано незаконным, и дочери казненного Волынского возвратились в Москву.

О поведении новопостриженной игуменья регулярно сообщала в Тайную канцелярию. Так, о Юсуповой, заточенной в Тобольский Введенский монастырь, мы читаем: «Монахиня Прокла ныне в житии своем стала являться бесчинна, а именно: первое, в церковь Божию ни на какое слово Божие ходить не стала; второе – монашеское одеяние с себя сбросила и не носит; третье – монашеским именем, то есть Проклою, не называется и велит именовать Парасковиею Григорьевной». Кроме того, отказывается есть монашескую пищу, «а временем и бросает на пол». В ответ из Петербурга пришел указ заковать княжну в ножные железа, наказать шелепами «и объявить, что если не уймется, то будет жесточайше наказана». По-видимому, только так можно было смирить упрямых узниц-монахинь.

Крепостные тюрьмы располагались в башнях, казематах или казармах гарнизона на дворе крепости. Иногда там же строили специальное здание для заключенных. Если Петропавловскую крепость можно назвать следственной крепостной тюрьмой, то тюрьмой для постоянного содержания узников служила Шлиссельбургская крепость, хотя и в ней проводили расследования по делам Долгоруких (1738–1739), Э. И. Бирона, Н. И. Новикова. Одним из первых узников крепости на острове стал канцлер Карла XII граф Пипер, доставленный в Шлиссельбург в июне 1715 года. Его, согласно указу Петра I, разместили «в квартире в удобном месте» и разрешали гулять по крепости в сопровождении приставленного к нему охранника. Там он и умер, как считали жившие в Петербурге иностранцы, от сурового обращения стражи. Здесь содержались царевна Мария Алексеевна, старица Елена – бывшая царица Евдокия, князья Д. М. Голицын и М. В. Долгорукий. Менее знатных преступников содержали в солдатских казармах, разбросанных по двору крепости.

Самый знаменитый заключенный – бывший император Иван Антонович, живший в Шлиссельбургской крепости в 1756–1764 годах. Содержали этого «безымянного колодника» с большой строгостью. Охрана была усилена после того, как в 1762 году началось дело Хрущова и братьев Гурьевых, обвиненных в намерении возвести Ивана на престол. Бывший император жил в отдельной казарме под охраной воинской команды во главе с офицерами, которые находились в непосредственном подчинении начальника Тайной канцелярии. Узник безвыходно пребывал в камере. Окна ее не были забраны решетками, но их тщательно закрывали и замазывали белой краской, свечи в казарме горели круглосуточно. Ивана Антоновича держали без оков, спал он на кровати с бельем, в камере стояли стол и стулья. Узник имел цивильную, неарестанскую одежду и, возможно, книги духовного содержания. Ни на минуту его не оставляли одного – караул из нескольких солдат постоянно сидел с ним в камере. Дежурный офицер жил в соседней комнате и обедал за одним столом с узником. Кроме внутреннего караула снаружи был особый внешний караул. На время уборки, которую делали приходившие из крепости служители, секретного арестанта отводили за ширму.