Держава и топор. Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке - Евгений Анисимов

В 1763 году, после приезда в Шлиссельбург Екатерины II, караульные офицеры Данила Власьев и Лука Чекин получили новую инструкцию. Согласно ей, они получали право убить узника, если кто-то попытается освободить его. Такая попытка и произошла в августе 1764 года. Когда в ночь с 4 на 5 августа подпоручик Мирович с солдатами пытались захватить казарму, в которой сидел Иван Антонович, Власьев и Чекин умертвили узника.

Главным узилищем для государственных и других опасных преступников был Секретный дом во дворе Шлиссельбургской крепости, где, в частности, сидели «отставной поручик Новиков» и его друг доктор Багрянский. Узников Секретного дома содержали строго по инструкции. В ней предписывалось держать имя арестанта в секрете, узник находился в полной изоляции от других заключенных и посетителей, охране строго запрещалось разговаривать с ним. На довольствие узника полагалось 20–30 коп. в сутки. Камеры обыскивали и у заключенных отбирали запрещенные или подозрительные предметы и особенно бумагу и перья. Начальник охраны регулярно писал отчеты на имя коменданта или старшего начальника, а тот периодически (раз в квартал или в полгода) рапортовал о поведении и разговорах узника «из подозрительного» в Петербург, нередко прямо генерал-прокурору или кому-то из высших должностных лиц империи.

В более удобных условиях находились присланные в крепость «на житье». Они получали жилье (по-видимому, в казармах гарнизона), им разрешали взять с собой семью, иметь перо и бумагу. Один из узников, Николай Чоглоков, даже женился на дочери коменданта крепости Бередникова, и она родила ему восьмерых детей. Таким заключенным разрешались прогулки по крепости в сопровождении охраны, а родственников узника выпускали за пределы крепости на городской базар.

Из прочих крепостных тюрем особенно известны тюрьмы в Выборгской и Кексгольмской крепостях. В первой содержался Феофилакт Лопатинский (1739–1741), а во второй жили обе жены Емельяна Пугачева и трое его детей. В. В. Долгорукого в 1732 году заточили в Ивангород, а С. Ф. Апраксина в 1757 году – в Нарву. Под тюрьму постоянно использовали и крепость Динамюнде под Ригой, где несколько месяцев содержали Брауншвейгское семейство, а в конце ХVIII века – две сотни духоборов и скопцов. Арсений Мациевич был посажен в 1767 году в Ревельскую крепость под именем «мужика Андрея Бродягина» (потом Екатерина II переименовала его в «Андрея Враля»).

В истории тюрем XVIII века известны несколько случаев крайне сурового тюремного содержания, напоминавшего ушедшие навсегда времена Средневековья. Речь идет о замуровывании узника в каменном мешке. В декабре 1725 года бывший архиепископ Новгородский Феодосий (в схиме – Федос) был «запечатан» печатью в подцерковной тюрьме Архангелогородского Николо-Корельского монастыря. Дверь камеры была заложена кирпичом, и оставалось только узкое окошко для передачи узнику еды. Прожил Федос в таком положении всего месяц. В начале февраля караульный офицер доложил архангелогородскому губернатору Измайлову, чьей печатью была запечатана дверь камеры, что Федос «по многому клику для подания пищи [в окошко] ответу не отдает и пищи не принимает». Измайлов приказал охране позвать Федоса как можно громче. Но узник не отзывался, и при вскрытии камеры он был найден мертвым.

Смерть узников тюрем требовала обязательного письменного подтверждения. Местные власти ждали специального курьера из Тайной канцелярии, который присутствовал при похоронах и привозил в столицу рапорт о погребении. Так поступили в 1726 году с телом Феодосия Яновского, похороненным в Кирилло-Белозерском монастыре. Секретных узников стремились хоронить тайно. В инструкции о похоронах Антона-Ульриха сказано: «Тело его погрести тихо в ближайшем кладбище церковном, не приглашая отнюдь никого, кроме команды вашей». О прошедших похоронах обязательно подробно сообщали в Петербург.

Ссылка – один из самых распространенных видов наказания по политическим и иным преступлениям. В течение всего XVII века число преступлений, по которым людям грозила ссылка, увеличивалось постоянно, и, по словам Н. Д. Сергеевского, «не осталось почти ни одной категории преступления, по отношению к которой не практиковалась бы ссылка». Он же дает объяснение этому явлению: ссылка была нужна государству, ибо «служила неиссякаемым источником, из которого черпались рабочие силы в тех местах, где это было необходимо для службы гражданской и военной, для заселения и укрепления границ, для добывания хлебных запасов на продовольствие служилым людям» и т. д. В петровское время, с «открытием» такой разновидности ссылки, как каторга, позволявшей использовать труд ссыльных на производстве и стройках, значение ссылки в истории России стало огромным. Рассмотрим основные виды ссылки.

Выдворение за границу в качестве наказания применяли нечасто, преимущественно в отношении дипломатов или иностранцев на русской службе, обвиненных в политических, придворных интригах или чем-то не угодивших самодержцу. Иностранное подданство для государственного преступника служило в России XVII–XVIII веков слабой защитой: иностранца, обвиненного в государственном преступлении, могли казнить, посадить в тюрьму, сослать в Сибирь или в другое удаленное место; судьбы немцев Кульмана, Минихов, Менгдена, голландца Янсена, итальянца Санти, француза Лестока этому выразительные свидетельства. Самыми громкими такими историями в XVIII веке была высылка из России посланника Франции в России маркиза де ла Шетарди в 1745 году, братьев Массон в 1796 году.

Массоны узнали от обер-полицмейстера Чулкова, что «по воле государя… должны быть препровождены в ваши места» и что на сборы им дано два часа. На границе конвойный офицер передал их первому пограничному посту Пруссии и получил расписку от немецкой пограничной стражи в том, что преступники выдворены за пределы Российской империи. Далее Массон пишет: «При нашем переезде через границу нам не читали никакого карательного приговора, не провозглашали никакого запрета на возвращение наше в Россию и оставили мне мой мундир и шпагу, а брату – его почетную саблю и орден (Массон-старший отличился в войнах России с турками. – Е. А.), без всякого предъявления нам каких-либо требований».

Изгнание было тяжелой карой для порядочных людей, выдворяемых с позором из страны. Они не имели ни паспорта-отпуска («абшид»), ни необходимых для новой службы рекомендаций, ни жалованья, за ними тянулась дурная слава. Генерал Г. Тотлебен, узнав о таком приговоре, просил императрицу Екатерину II не изгонять его, а лучше казнить или сослать в Сибирь. В ответ государыня отправила его в ссылку в Порхов. Высланный из России в связи с появлением указа 1742 года об изгнании евреев доктор Санхес, прежде пользовавший государыню и всю тогдашнюю петербургскую элиту, стал бедствовать в Париже. Как писал из Франции в 1757 году русский дипломат Федор Бехтеев, Санхес «в великой бедности живет… говорит, что служа России столько лет беспорочно и не получа абшита и не имея никакого знака о удовольствии его службою, он не может с пристойностию, как честный человек, ни в какую службу вступить, для того много авантажных мест отказывал и отказывает… желает, чтоб от двора хотя малой знак ему дан был в признание его службы и ревности к отечеству».

Ссылка по приговору «в деревни» или «в дальние деревни» считалась самым легким из возможных наказаний такого рода, хотя перед отправкой в ссылку вельможу почти всегда лишали званий, чинов, орденов, вообще «государевой милости». Иногда приставу указывали более или менее конкретный адрес («в суздальскую ево деревню» или «жить… в дальней его деревне, которая дале всех»), но чаще давали лишь общее направление – подальше от столицы, предоставляя выбор «дальней деревни» самому ссыльному или местному начальству.