Третья сторона - Макс Фрай

– Меня Тамбурина однажды встретила в коридоре пья… слегка подвыпившим, – хмуро признался Бьорн, в последнее время налегавший исключительно на кока-колу. – И сочинила невесть что. Наябедничала хозяйке, будто я в запое и скоро наверняка сожгу весь дом; хорошо, что пани Маржана разумная женщина, объяснила ей, что немного выпить после рабочего дня – совершенно нормально. Но установлению тёплых дружеских отношений между мной и пани Тамбуриной это не помогло. Жалко, на самом деле. Она славная женщина, только очень уж перепуганная. Наверное, в детстве с ней что-то плохое случилось – так в подобных случаях говорят.

Дело кончилось тем, что суши они съели сами, а четверть пирога и почти непочатую коробку конфет Гест понёс Тамбурине. Хенрик с Бьорном заключили пари на пять евро – возьмёт или нет. Хенрик с оптимизмом, присущим молодости, ставил на обаяние Виктора, Бьорн с сомнением качал головой: «Она не захочет быть хоть чем-то нам обязанной».

Бьорн проиграл.

* * *

Гест постучался, сказал:

– Добрый вечер, я всего на минутку, зато с угощением. Кусок в горло не лезет без вас!

Тамбурина Львовна очень ему обрадовалась, чего греха таить. Знала, что после двух почти бессонных суток над переводом выглядит отвратительно, поэтому сперва выключила верхний свет, оставив только настольную лампу, а потом отперла дверь. Гест стоял в коридоре, переминался с ноги на ногу, словно бы не решаясь войти. Неужели он такой же стеснительный, как я? – умилилась Тамбурина Львовна. – Хотя всё-таки вряд ли. Наверное, просто демонстрирует уважение к моему личному пространству. Ужасно мило с его стороны.

– Заходите, пожалуйста, – сказала она.

Ну наконец-то сама пригласила, – с облегчением подумал Гест. Не то чтобы личное приглашение было для таких, как он, обязательным условием, но с ним определённо легче. Сегодня это важно. Очень уж тяжёлая работа предстоит.

Вошёл, поставил на письменный стол тарелку с пирогом, коробку с конфетами примостил на комод, многословно расхваливал поварской талант Бьорна и качество шоколада, говорил, говорил, говорил, всё тише и одновременно быстрее, пока у Тамбурины Львовны не закружилась голова.

– Извините, пожалуйста, – прошептала она, опускаясь на диван. – Мне… нет, со мной всё в порядке. Просто надо присесть.

– Обязательно надо, – подтвердил Гест. – Вы сколько суток не спали?

– Я спала, – едва ворочая языком, возразила Тамбурина Львовна. – Если спать иногда короткими промежутками, по пятнадцать-двадцать минут, хватает всего двух часов сна в сутки, чтобы сохранить работоспособность. Ничего, послезавтра всё сдам и тогда отосплюсь.

– Двух часов сна в сутки может хватить только на то, чтобы себя угробить, – укоризненно сказал Гест. – Впрочем, дело хозяйское, вы взрослая женщина, делайте, что хотите. Но прямо сейчас вам обязательно надо полежать.

Тамбурина Львовна, как ни силилась, не могла открыть глаза, но сквозь сон слышала, как скрипнула сперва половица, а потом и дверь – открылась, закрылась, замок защёлкнулся. Сосед понял, что она переутомлена, и ушёл, такой деликатный человек.

Гест некоторое время стоял неподвижно, даже не дышал, чтобы не разбудить соседку, ему это было совсем не трудно, мог бы и вовсе никогда не дышать, но очень уж любил сам процесс.

Наконец убедился, что Тамбурина Львовна спит достаточно крепко, подошёл к ней и невольно схватился за голову: ну и развлечение я себе отыскал! Одним серпом тут не обойдёшься, придётся хорошо поработать руками – всеми, сколько удастся в себе найти. С самого начала понимал, что с ней будет трудно, но насколько трудно, всё равно не представлял. Воображение отказывало. Даже его воображение! Хотя, казалось бы, чего он только на своём веку не перевидал.

Плотный, клейкий кокон, в который была заключена Тамбурина Львовна, он распутывал почти до утра: рук, как на грех, оказалось всего семнадцать, больше, как ни старался, не отросло. И все в лоскуты изрезал этими адскими волокнами, с виду похожими на темные шёлковые нити, а на ощупь – хуже стекловаты. Ладно, потерплю, что мне сделается. А ничего. И останавливаться, в любом случае, слишком поздно.

В самом конце Тамбурина Львовна проснулась. Скорее всего, от его собственной боли и нетерпения, всё-таки в ходе работы связь становится очень крепка. Но проснулась она настолько храброй, что, увидев склонившееся над ней тёмное безликое существо с множеством окровавленных рук, не умерла от страха, не упала в обморок, даже не закричала, а вполне внятно – насколько это вообще возможно для проснувшегося в таких обстоятельствах человека – спросила:

– Чего вам от меня надо?

Гест к тому моменту настолько устал, что ответил честно:

– Вашу бессмертную душу, конечно. Мне надо, чтобы она у вас была.

Голос ужасного существа был таким тёплым и нежным, что Тамбурина Львовна снова уснула. А проснувшись чуть ли не за полдень, одетая, на неразобранном диване, в тапке на левой ноге – правый благоразумно свалился на пол – вспомнила только, что видела очень странный сон про соседа, хотя не могла сформулировать, в чём именно заключалась странность. Даже немного обидно – обычно она хорошо запоминала сны, особенно такие, приснившиеся за самой дальней чертой переутомления, и вдруг самой себе нечего рассказать.

Но настроение у неё всё равно было прекрасное, несмотря на рабочий завал, который теперь уже, пожалуй, не разгрести в срок. Плевать, – с несвойственной ей обычно лихостью думала Тамбурина Львовна. Главное – я жива. Настолько жива, что в каждой клеточке тела бурлит такая смешная щекочущая радость, как было когда-то в детстве, давно, до того, как мама сошла с ума.

* * *

Маржана чувствовала себя так плохо, что впору было сдаваться врачам. Но и сама, в общем, знала, что врачи ей вряд ли помогут. Однако в субботу пошла убирать верхнюю квартиру, как всегда.

Собиралась открыть дверь своим ключом, но чёртов Гест её опередил. Распахнул дверь перед Маржаниным носом, улыбнулся – шире не бывает, взмахнул своим серебристым серпом – господи, чего только не примерещится, какой может быть серп? – щёлкнул выключателем, и коридор залил неприятный Маржане тускло-белый, так называемый «дневной» свет.

– Это тоже экономичная лампочка, – предупреждая вопросы, сказал Гест. – Жёлтая, слава богу, перегорела, и я вкрутил эту. Тусклый белый свет всё у тех же тибетцев символизирует Дэвалоку. Не высший идеал продвинутого буддиста, но как по мне, неплохое место. Самый приятный из шести миров сансары. Долгожительство, счастье и разнообразие наслаждений – включены. Сам бы с удовольствием там переродился, иногда очень хочется в отпуск. А вам?

– Спасибо, что заменили лампочку, – сухо сказала Маржана, изо всех сил стараясь казаться спокойной. – Если сохранили чек, вычту эту сумму из вашей ежемесячной платы. Если нет – извините. У меня перед налоговой строгий отчёт.

– Если сохранил чек! – повторил Гест, с таким энтузиазмом, словно идея сохранить кассовый чек от покупки перевернула все его представления о жизни на земле.