Прошлое мстит - Эмили Гунис

платьев, и плохо сидящих смокингов с букетами гвоздик, – но определенно счастливая.

Раздавались взрывы смеха, и дети радостно бегали среди благодушно-подвыпивших родителей. Чем дольше Уиллоу смотрела, тем труднее ей было отвести взгляд. Там было, вероятно, человек шестьдесят или семьдесят, и, похоже, все они близко знали друг друга. Давние друзья, тети и дяди, бабушки, дедушки и внуки, сбившись в группки, тепло болтали: комфортно, счастливо, удовлетворенно. И хотя их смех был заразителен, Уиллоу ощутила боль в сердце, понимая, что являться частью большой семьи, испытывать защищенность, любовь, принадлежность к своим – нечто совершенно чуждое для нее.

– Уиллоу Джеймс? – раздался мужской голос, и она увидела невысокого, застенчивого парня лет двадцати. Длинные волнистые каштановые волосы, серая толстовка, заляпанная краской, и мешковатые джинсы, низко сидящие на бедрах.

Уиллоу вскочила и протянула руку, тепло улыбаясь:

– Приятно познакомиться.

– Я – Сэм. Слышал, вы хотите посмотреть старую больницу? – Он уже шел мимо нее к двойной двери.

– Да, это было бы здорово, спасибо! Если вы не слишком заняты. – Уиллоу подхватила свою сумку и поспешила за ним.

– Все в порядке. Мне нравится водить туда людей. – Парень говорил тихо, постоянно убирая челку со лба.

– Правда? Мне казалось, это довольно скучно, показывать людям одно и то же.

– Нет, это интересно. К этому крылу почти не прикасались с тех пор, как санаторий закрылся, там все еще стоят старые кровати и рентгеновское оборудование. Я не люблю подниматься туда по вечерам, имейте в виду, это жутковато.

– Вас часто просят показать больницу? – спросила Уиллоу, ускоряя шаг.

Они уже миновали несколько двойных дверей, свежевыкрашенные стены и недавно постеленные ковры уступили место потрескавшимся плинтусам и облупившимся обоям.

– Да, довольно часто. В основном пожилые дамы, которые были здесь пациентками в детстве. Они всегда немного ошеломлены возвращением. Я люблю слушать их истории, хотя они бывают весьма печальными. Родителям приходилось оставлять детей тут, и разрешалось навещать их только раз в месяц. – Сэм оглянулся на нее и снова поправил челку. – Мне нравятся люди постарше, с ними круто. От них не ждешь никакого дерьма.

Уиллоу благодарно улыбнулась, следуя за ним вдаль по коридору, увешанному черно-белыми фотографиями доков Портсмута.

– Некоторые гости из ресторана после закрытия бара поднимаются в старую мужскую палату, чтобы устраивать спиритические сеансы, – продолжил он. – Однажды я попробовал это и больше сроду не буду этим заниматься.

Сэм резко остановился, открывая дверь, ведущую на следующий этаж.

– Нам нужно подняться сюда – берегите голову.

– Спасибо, – кивнула Уиллоу, ступая на темную узкую лестницу.

– Свет не работает, так что смотрите, куда ставите ногу. Сейчас я включу фонарик на своем телефоне.

Уиллоу осторожно поднималась по деревянным ступенькам, скрипевшим под ногами. Наверху находился длинный узкий коридор со множеством дверей, ведущих в комнаты разного размера. Она заглянула в первую, которая была забита до потолка всяким барахлом – черными мешками для мусора, картонными коробками и пластиковыми контейнерами, до краев наполненными рождественскими украшениями и прочим имуществом. Рядом располагалась маленькая комнатка с раковиной и разбитой кафельной плиткой, осыпающейся со стен.

– Женское отделение там, дальше, – пояснил Сэм, указывая в конец коридора.

Уиллоу двинулась вперед, мимо нескольких небольших комнат, заставленных стульями, шкафами с папками и прочим хламом, пока не добралась до просторной комнаты с высокими потолками и окнами от пола до потолка, выходившими на маленькие балконы.

– Это здесь, – сказал Сэм. – Думаю, они лежали на кроватях, поставленных вдоль стен, как бы лицом друг к другу, судя по следам занавесок на потолке. Мужская палата этажом выше, но пол там – сплошная труха, так что мы не можем туда подняться.

Уиллоу увидела, что в некоторых местах потолка штанги, к каким крепились занавески вокруг кроватей, все еще держатся на штукатурке.

– В прошлом месяце я водил сюда пожилую даму. Она объяснила, что пробыла тут два года, с десяти лет. Ее кровать стояла вон там, в углу. Пока она здесь лечилась, у нее появилась хорошая подруга, которая умерла. Печальная история. Ты привыкаешь к тому, что люди умирают во сне, сказала она.

– С десяти лет? Грустно, – вздохнула Уиллоу. – У меня такое впечатление, что в те дни детям никто ничего толком не говорил.

– Да. Многие люди, кого я встречал, говорили, что они думали, будто сделали что-то не так или что родители их бросили. Никто не сказал этой женщине, почему ее родители не могут остаться с ней или когда они приедут. Она хотела увидеть могилу подруги и засвидетельствовать ей свое почтение, потому что никогда сюда больше не вернется.

– А здесь хоронили пациентов?

– Да, сразу за лесом. Мы можем дойти туда за минуту, – откликнулся Сэм, словно они собирались на веселый пикник.

Уиллоу подошла к одному окну и посмотрела на голые деревья. Ледяной ветер гонял опавшие листья по серому полу балкона.

– Они действительно выводили сюда пациентов? – тихо спросила она.

– Да, в те дни холод был единственным средством лечения. Многие старые дамы помнят это. Им не позволяли закрывать окна. Даже если падал снег. Холод останавливал распространение туберкулеза.

Уиллоу оглядела палату, в которой, вероятно, лежала и Нелл – юдоль печали и одиночества, но все же просто комната, в высоких потолках которой не было ощущения прошлого. У стен стояли две или три металлические кровати. Облупившаяся краска и выцветший до серого цвета паркетный пол. Было ужасно холодно, и, несмотря на плотное шерстяное пальто, шапку и перчатки, Уиллоу начала дрожать.

– Люди, которых я сюда водил, рассказывали, что им не разрешали вставать с кроватей. Медсестры были строгими, даже с маленькими детьми.

– Не могу поверить, что детей отправляли сюда без родителей. Невероятно.

– Многие лежали два-три года подряд. И, как я уже сказал, посещения ограничивались одним разом в месяц, чтобы снизить риск распространения микробов посетителями. У некоторых больных вообще никогда не бывало посетителей, даже у детей.

Уиллоу прикусила губу, представив, что эти брошенные дети наблюдают, как родные навещают других пациентов. В конце комнаты она заметила дверь.

– А там что?

– Старый рентгеновский кабинет. – Сэм толкнул тяжелую дверь и, шагнув к деревянным ставням, отодвинул их, чтобы впустить больше света в комнату с тремя длинными кроватями на колесиках. Весело улыбаясь, он прошел в другой конец помещения. – Оцените это! – воскликнул он, открывая высокий шкаф и выкатывая оттуда большой рентгеновский аппарат на гусеницах. – Человек вставал вот перед этим экраном, и аппарат делал рентген легких. Круто, да? А морг прямо здесь, в соседней комнате.

Уиллоу вдруг снова стало плохо, когда Сэм открыл дверь в соседнюю комнату. Там стояли четыре большие тележки