Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

Ночью они все спали, включая и часовых. Их бранили, наказывали; ничего не помогало.

– Твоя боится, – говорили они, – не спы, а моя не боится, мы спать будэм.

Спали, платились за это своими головами и все-таки спали.

* * *

В черкесских аулах пришлось немного поголодать. Здесь кончились роскошные кубанские равнины, и глинистые предгорья Кавказа не были так плодородны. К тому же и черкесы плохие земледельцы; хлеба было совсем мало даже для самих хозяев. Их главное занятие – скотоводство: большие стада буйволов и овец находят себе прекрасный корм в перелесках, на полянах и по речным долинам. Торговля скотом доставляла им все необходимое: и хлеб, и соль, и всякие продукты промышленности. Большой доход давал им также и лес, который они разрабатывали и свозили на Кубань, где лесной растительности нет. Землю из-под срубленного леса у черкесов брали в аренду армяне и греки из Трапезонда. Они выкорчевывали пни, разрабатывали землю сначала ручными кирками и сеяли на ней табак. На свежей земле, никогда не бывшей под обработкой, табак давал великолепные урожаи в течение нескольких лет и щедро отплачивал за тяжкие труды по обработке среди корней и каменьев.

За время войны и междуусобий все эти промыслы пали. Большевики разграбили скот, угнали лошадей, и черкесы остались безо всего, что необходимо было для их жизни. Голодали хозяева, голодали и постояльцы, хотя черкесы и делились с ними последним, соблюдая законы гостеприимства.

Добровольцы запаслись всякими мясными продуктами еще на покинутых большевиками хуторах, но все эти запасы пропали даром. Оказалось, что черкесы, как правоверные магометане, не могли готовить в своей посуде живности, зарезанной не по их законам и не их резниками.

Великолепный жирный гусь, потерявший свою голову при нечаянной встрече с казачьей шашкой, был, с магометанской точки зрения, – поганью. С великой грустью кидали добровольцы и безусловно поганых молочных поросят. Сохрани Бог было обидеть бедняков черкесов и осквернить их посуду и самый очаг нечистым. Корнилов никогда не простил бы этого. Пожевали кукурузных лепешек, подтянули пояса – и опять пошли вперед, навстречу неизвестной судьбе.

Аул Шенджий, 14 марта. Балконы и изгородки усеяны добровольцами. Все смотрят на дорогу по направлению к станице Калужской. Из предместья доносится громкое «Ура!». По дороге идет конная сотня. На папахах наискосок зеленая лента с мусульманским полумесяцем. То черкесский отряд сопровождает командующего екатеринодарской армией генерала Покровского, прибывшего на свидание с генералом Корниловым. Рядом с генералом – милейший И. Г. Эрдели. Сзади офицерская сотня.

– Сотня, стой.

Генералы входят в помещение штаба. Общее радостное оживление. Среди прибывших много знакомых еще по Германской войне. Взаимные расспросы о близких:

– Где Иванов?

– Убит в Пашковской.

– А Тюмрюков?

– Командует сотней. – И т. д.

Оказалось, что екатеринодарская армия, окруженная большими силами противника в Екатеринодаре, вышла из него за Кубань, чтобы не быть отрезанной от гор Кавказа, куда могла укрыться в случае неудачи. Перейдя реку, армия блуждала в окрестностях столицы, поджидая Корнилова, о приближении которого имелись сведения. Большевики бросились за екатеринодарцами в погоню, но маленькая армия отбивалась от них, хотя и с большим трудом. Тщетно вызывал генерал Покровский через радиостанцию: «Корнилов, Корнилов…» Полное молчание. У добровольцев беспроволочного телеграфа не было. Потеряв надежду на соединение с Корниловым, кубанская армия решила уйти в предгорья Кавказа, к селению Горячий Ключ. Там местные условия способствовали бы обороне от большевиков, так как подступы к селению преграждались горным хребтом.

Последние бои не были удачными, один из отрядов армии оказался отрезанным и почти весь погиб. Недовольство вождями вызвало брожение среди кубанцев, которое грозило очень печальными последствиями. Но это упавшее настроение сразу сменилось радостными надеждами, когда к ним прорвался, наконец, разъезд корниловцев. Теперь они стоят в станице Калужской.

– Смирно! – раздается команда.

На золотистом кровном скакуне подъезжает Корнилов. Поздоровавшись с конвоем, он в кратком горячем слове приветствует давно желанное соединение армий и зовет всех на новые подвиги во имя великой родины. Бурный восторг овладевает всеми, и радостное оживление царит в ауле. Теперь все вместе. Силы удвоились.

– В Екатеринодар, в Екатеринодар!

А соединенная даже армия не превышала пяти тысяч, считая все, что было в обозе, то есть раненых и больных, врачей, штабных и штатских, число которых значительно увеличилось с беженцами из Екатеринодара. Но радость объединения, имена известных всем генералов, непрерывные удачи добровольцев – все это так воодушевляло, что люди забыли о существовании науки арифметики.

* * *

На следующий день, 15 марта, добровольцы двинулись из аула на соединение с екатеринодарцами. Обоз армии должен был идти в станицу Калужскую, где расположился генерал Покровский, а строевые части направились к станице Ново-Дмитриевской. Эта станица была местной базой большевиков. Красных предполагалось атаковать совместно с генералом Покровским, который со своей армией должен был подойти с другой стороны по направлению к станице Григорьевской.

День был пасмурный; шел мелкий дождик; низкие облака неслись, гонимые вечным норд-остом. Становилось все холодней и холодней. Тщетно укутывались добровольцы в свои лохмотья. Дождь промочил насквозь их убогую одежду, а в дырявых сапогах хлюпала ледяная вода. Прошли так половину пути. Норд-ост рассвирепел; его порывы слились в сплошную бурю. Дождь превратился в ледяные иглы, больно бившие по лицу.

Верхняя одежда смерзлась и связала движение рук и ног. Лошади также покрылись ледяной корой и еле передвигали ноги. Добровольцы замерзали на открытых отрогах Кавказа. Наконец вместо дождя стал падать снег гуще и гуще, и все затмевает степной буран.

Сгорбленная фигура приткнулась у подножия дерева, и снег заносит ее своей белой пеленой. Подходит санитар и расталкивает ее.

– Оставьте, не могу больше, я умираю, – шепчут побелевшие губы, и из глаз молоденькой сестры льются бессильные слезы.

– Нельзя, сестра, замерзнете. – И санитар силой поднимает ее и ведет дальше под руку.

Трах – рвется граната у самой дороги, и как бы встряхивает понурый отряд.

Роты подходят к речке, окаймлявшей станицу Ново-Дмитриевскую. Об армии Покровского сведений нет, и посланные разъезды не нашли никого, кроме неприятельских дозоров. Красные уже осведомлены о приближении добровольцев и встречают их огнем с гребня берега.

Что делать? Маленькая речка от дождя превратилась в бурный поток и снесла все мосты. Под непрерывным огнем неприятеля выбирается место, где течение не так быстро. А вдруг тут-то и глубоко?

Генерал Марков приказывает двум пленным большевикам идти в воду – исследовать брод. Те, еле ворочая языком от холода, отказываются. Револьвер к носу, и красные уже в речке; барахтаясь и спотыкаясь, переходят они, по грудь в воде, на другой берег.

– Посадить пехоту на крупы коней и