Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

Добровольцы не могут сами сесть верхом – вся одежда превратилась в лед. Их подсаживают и поочередно перевозят через поток. Менее терпеливые бросаются сами в эту кашу из снега и воды, держа над головой винтовки и патроны.

– Пропал табачок, – горюет неисправимый курильщик.

Артиллерия добровольцев молчит. Орудия вмерзли в грязь при остановке, и их бросили. Неприятельский огонь неистовствует, и грохот орудий вырывается из завываний бури.

Добровольцы лезут на крутой, обледенелый откос берега. Скользят, падают; метель слепит глаза, руки коченеют от холодной как лед винтовки; вперед, вперед, на эти бьющие в упор пулеметы!

Вот кучка офицеров уже на гребне и ударила в штыки. Красные, не видя, сколько врага, бросают все и бегут через станицу. Добровольцы преследуют их, а другие очищают хаты. В середине станицы даже не знали, что армия уже вошла, и много красных захватили врасплох; они не думали, чтобы в такую погоду можно было вести серьезное наступление, а за шумом бури, засевши в теплые хаты, вероятно, не слыхали и звуков боя в самой станице.

Генерал Корнилов со штабом вошел в селение вместе с передовыми отрядами и, по обыкновению, направился на площадь, к станичному управлению. Оттуда их встретили огнем из винтовок, и только после перестрелки командующий армией завоевал себе право на убежище от метели.

– Только наши баричи, – говорил генерал Марков, – могут драться в такой сатанинской обстановке.

Пока шел бой под Ново-Дмитриевской, обоз тянулся по дороге в Калужскую. Несчастные раненые и больные, как ни были они укрыты одеялами и халатами, реквизированными в последней станице Рязанской, испытывали страшный холод. Одежда, обледенев, коробилась, и дьявольский ветер пробирал насквозь.

Грязь была невылазная, и кони еле-еле плелись по размокшей, липкой глине с косогора на косогор. Только в сумерки подобрались к станице отсталые повозки, а все расстояние было 16 верст. Поздно вечером начальнику снабжений генералу Эльснеру доложили, что одна повозка с четырьмя ранеными не пришла и никто их не видел.

Немедленно послали верховых на розыски; те всю ночь искали повозку, прошли по дороге вплоть до Шенджия и лишь на обратном пути, на рассвете, заметили в стороне от дороги пропавших. Повозка стояла среди реки. Обледенелые раненые были без движения и без языка. Потом они рассказали, что, разыскивая дорогу получше, несчастные возницы забрели в яму в реке, и усталые кони не смогли их вытащить. Кругом вода, а их криков о помощи не слышно было за бурей. Так и провели всю ночь под снежным бураном.

Милость Божья покровительствовала добровольцам. Десятки коней пали после этого ледяного перехода; но из раненых и больных умер только один. Многие жестоко простудились, но, похворав, оправились. Правду говорят, что человек – одно из самых выносливых животных.

Корниловские обозные по приходе в станицу, к своему величайшему удивлению, встречали на предназначенных им квартирах строевые части екатеринодарской армии. Кто же пошел на подмогу добровольцам? Никто. Правда, конные части все-таки были посланы, но вернулись, объявив, что реки разлились и кони не пошли в воду. В Корниловской армии подобное неисполнение приказания было немыслимым.

При реорганизации армии в станице Ново-Дмитриевской генерал Покровский, несмотря на свои колоссальные услуги Кубани, командования частью не получил. В станице Калужской в числе беженцев из Екатеринодара оказались бывший председатель Государственной Думы М. В. Родзянко и сын его Н. М.[125], бывший потом в армии начальником санитарной части.

* * *

В станице Ново-Дмитриевской армия приводила в порядок различные свои домашние дела.

С кубанцами было заключено соглашение, по которому их армия была подчинена Корнилову. Соединение армий требовало их реорганизации. Все оставшиеся еще мелкие воинские части были соединены в крупные единицы, и войска были сведены в три бригады: 1-я, под командой генерал-лейтенанта Маркова, состояла из Офицерского добровольческого и стрелкового Кубанского полка; 2-я, под командой генерал-майора Богаевского, – из Корниловского и Партизанского полков; и 3-я, под командой генерала от инфантерии Эрдели, – из всех конных частей – двух офицерских полков и одного черкесского.

Пришел в Ново-Дмитриевскую и соединенный обоз армии. Дорога была ужасная: выпавший снег растаял, все ручьи превратились в бурные потоки и уничтожили мосты. Помог переходу комендант армии полковник Корвин-Круковский – герой знаменитой в свое время «Козювки» на Карпатах, где он со своими стрелками день и ночь отбивал повторные атаки превосходных сил.

Полковник был не только храбрым воином и строгим командиром, но оказался и находчивым инженером. Из всякого, казалось бы, неподходящего материала: сломанной телеги, изгороди, соломы – он созидал, при содействии пленных большевиков, какие-то небывалые сооружения; называл их мостами и переводил через них обозы. Долго ли потом его постройки прославляли архитектора – неизвестно, но обозы соединились с армией.

Из Ново-Дмитриевской были посланы отряды, которые и заняли с боями ближайшие селения Смоленское и Григорьевское, куда пытались укрыться красные после боя 12 марта.

Долго простояла армия в этой станице. Но тут, в связи с полученными сведениями, решался целый ряд вопросов о дальнейших ее действиях. Никто не сомневался, что Екатеринодар падет. Разведчики приносили самые благоприятные вести. Гарнизон в столице будто слабый, всего несколько тысяч; артиллерии немного; большевистское начальство перессорилось и т. п. Отсюда делались и соответствующие выводы.

Весь вопрос заключался только в том, как атаковать Екатеринодар. Город стоял по ту сторону Кубани, и для перехода через реку был только один мост. Такой путь не мог считаться надежным; стоило подорвать мост, и вопрос исчерпан. Следует, очевидно, искать иных способов.

Подумали, порасспросили и нашли; но решение совета держали в самой строгой тайне, и никто его не знал. Под большим секретом передавали, что армия пойдет на кубанскую столицу все-таки прямо, кратчайшим путем, то есть через Георгие-Афипскую и вдоль железной дороги через Эйнем. Этот секрет сделался секретом полишинеля, что и требовалось. Конечно, он немедленно был сообщен и противнику.

Шпионы в армии были, и, к сожалению, они проникали во все места, где могли получить нужные им сведения. Когда их ловили, то, конечно, немедленно уничтожали. Казнили также и большевистских комиссаров, если по произведенному расследованию оказывалось, что они злоупотребляли своей властью. Мелких преступников наказывали нагайкой, в особенности за кражу и за стрельбу в воздух на стоянках. Кража лошади или насилие над жителями каралось смертью.

В Ново-Дмитриевской в свободное сравнительно время военно-полевой суд разобрал целый ряд дел по старым еще счетам, и восемь человек были повешены на площади. Среди них были два добровольца, осужденные за насилие над женщинами. Это были персы из Корниловского полка, приставшие к армии по дороге.

Пользуясь досугом, добровольцы справляли свои дела.