Психолог, или Ошибка доктора Левина - Борис Минаев

– И что же?

– А сам не знаешь? Не догадываешься?

– Ну ты же не со мной об этом решила поговорить. С ним.

– Да, решила. С ним легче. Ну, короче, я ему сказала, что страшно мне становится, понимаешь, когда я тебя люблю как мужчину, страшно от того, что со мной происходит в это время, не чересчур ли я… того.

– Так и сказала?

– Да я не помню, как сказала. Главное, он понял. Ладно, говорит, Марина, не надо бояться любви, в ней всегда две стороны – плотская и духовная, пусть все будет, как будет. Потом подумал и говорит: но соблюдать себя надо, надо себя видеть со стороны, хоть иногда, чтобы темная сила из вас не лезла, не искушала сильно. Слишком сильно.

– Ну и… что? Дал конкретные рекомендации?

– Доктор, не смейся надо мной. Пожалуйста. Я иногда и правда боюсь, не понимаю, что с этим делать.

– В каком смысле?

– Ну, есть такие моменты. Тебе об этом знать не обязательно.

– А ему обязательно?

– Да ладно, перестань! Один раз мы об этом говорили, один раз, слышишь? И все. Он сам не ожидал, отдувался, глаза отводил, но заставила я его. Он говорит: если вы сами считаете, что это вам вредно, всякие штучки, которые в кино показывают, всякий блуд, то и не делайте этого. Я говорю: и в рот не брать? Он говорит: блуда много есть на свете, Марина, если вы все начнете перечислять, я службу служить не смогу, мне будет стыдно, придется за вас день и ночь молиться.

– А ты?

– Я говорю, ну зачем так себя утруждать, я и так все поняла, спасибо вам, батюшка, простите мне грехи мои… Ну и все такое. Поклонилась и пошла.

– Ручку поцеловала…

– Да пошел ты. Да, поцеловала, ну и что? Ну такая у него работа, не я ж его священником сделала. А мне нужно было поговорить, нужно, понимаешь?

– Ты «Отец Сергий» читала, Льва Толстого?

– Это где он себе палец отрубает?

– Ага.

– Гад ты, доктор. Ну что ты из меня шлюху делаешь, а? Подлец старый. Там его нарочно соблазняют, понял? А я никого не соблазняла, я советовалась. Советовалась.

– Ну и правильно, – подумав, сказал Лева. – Со мной на эту тему, конечно, не посоветуешься.

– Ну конечно! – обрадовалась Марина. – Вот наконец сам понял.

– Да ничего я не понял… – грустно сказал Лева. – что-то там бродит в тебе все время. Бродит и бродит. Призрак коммунизма какой-то.

– Ну ладно, не разнюнивайся, – весело сказала Марина. Ему показалось, что она была довольна уже тем, что его удивила. – Давай лучше делом займемся. А?

Но заняться делом сразу не пришлось. Вернее, сначала он от грусти перешел к нежности, от нежности понятно к чему, но дурная сила (обида? ревность?) ударила в башку, вдруг он оказался в той же позиции, что и полчаса назад, нащупал пальцами ее рот, и тогда она вдруг замерла, всхлипнула, медленно отвела его руки, встала, надела что-то, плюхнулась в кресло и сказала, ясно и отчетливо:

– Ну не получается. Не получается у меня это, ясно тебе или нет?

– А с другим получалось? – спросил он неожиданно для себя, прикусил язык, но было поздно.

– Ах ты, сволочь, – сказала она. Слезы резко высохли, смотрела зло, отчужденно и прямо. Долго молчала. Он ждал.

– Что, хочешь знать, как с ним было, с отцом Мишкиным?

– Хочу, – ответил он, потому что выхода уже не было.

– А никак. Драл он меня как козу, и все. Драл как хотел. Во все места. Здоровый был мужчина, крепкий, не то что ты. Понял?

– А почему ты раньше со мной об этом не говорила? – спросил Лева.

– Ты же не спрашивал. А самой вспоминать не хотелось. Нечего вспоминать.

– Что значит «нечего»?

– А вот то. То и значит – нечего. Тебе хочется, чтоб я сказала, что мне с ним было плохо? Да, было плохо. Но не в том смысле, как ты думаешь.

– А в каком?

– В другом. Все было нормально с ним, в смысле мужских достоинств, как это говорится… Засадил, отодрал, откинулся. Все хорошо. Он был уверен, что со мной там все в порядке. Понимаешь? Настолько уверен, что даже тени сомнения… А у меня как бы и причин не было. Ну а что, все хорошо. Все по правилам. Все по науке. Кончала как миленькая. Даже раньше него.

– Фу, черт, – сказал Лева. – Ну извини, Марин. Ну правда, я не хотел… Так получилось.

– Да нет, ты уж теперь слушай, раз нарвался. Я даже не сразу поняла, не сразу в себе разобралась, что и как. Я думала: может, это нервы, страхи какие-то из меня выползают, детские, девичьи, насильников я в детстве очень боялась, я говорила тебе.

– Ну да.

– Ну что «ну да». Чего ты поддакиваешь, не понимаешь же ничего, дурак. Я и сама не понимала: лежу потом, он спит, или там… в носу ковыряется… или шепчет чего-то… а мне вдруг плохо так становится. Так плохо, тошно. Убила бы, блядь. Ненавижу его. А почему, не пойму никак. Ну все же хорошо, все по науке. Потом поняла только. Вот эту его уверенность поняла, что я – машина. Смазал, поехал, остановил. Смазал, поехал, остановил. Потом он что-то почувствовал, стал помедленней чуть-чуть, один раз от него добилась, брыкалась как-то, что ли, он говорит: ну чего ты, не ломайся, не целка же… Ну и в таком роде. Лапушка, деточка, не ломайся. Все хорошо же. Нет, правда, стал что-то говорить, стараться. Но уже было поздно. Все мимо, мимо. Урод. Быдло.

* * *

Она заплакала. Лева понял, что просить прощения больше не надо. Все равно об этом когда-то надо было поговорить. Когда-то. Хотя и не так… Не так бы надо…

– А кто он был-то вообще?

– Кто он был? – она вытерла глаза, забралась в кресло с ногами. – Да так, начальник среднего звена. Приехал откуда-то. Из Сибири. Или нет, с Дальнего Востока. Ну какой-то там менеджер… Старший, средний, какая разница. Он вообще-то только об этом думал. Часами мог перетирать, кто кому на работе чего сказал. Это его интересовало. Да. А вот то, о чем я говорю… не сильно его трогало. Он был это… богатырь. Удалец-молодец. Кто-то ему сумел это внушить. Прям с детства. Ну и дальше он вот так и шел. С кем, как, это уже второе. Без разницы. Главное, что стоит. Как часовой на посту. Не интересовало его, что под ним, понятно?

– Вообще-то не очень… – сказал Лева. – Ну, может, хватит про это? А то ты ревешь и ревешь. Я только одно не пойму, как же ты жила с ним столько лет, если он… настолько тебя не чувствовал?

– Ну, сначала квартиру обустраивали. Это же знаешь как для женщины интересно. Ремонт, обои, шторы, мебель, потолки навесные, стиральная машина. Это ж целая поэма. В прозе.

– А потом?

– А потом стала думать – чего делать-то вообще? И надумала. Что хочу ребенка. Он вообще-то был не тупой. Ну, обычный мужик, в меру толковый, в меру нормальный. Опять же неплохая наследственность для Мишки – богатырская. Но что-то с богатырством у нас не вышло, правда. Ладно. Ну а кого мне было искать, где? Мне уже двадцать восемь лет было, не девочка. Решила – рожу, и выгоню его. Но пришлось подождать. Целых три года. Я думала, у меня, что ли, проблемы, испугалась страшно. Да нет, вроде нет проблем. И у него вроде тоже – да ладно, неважно. Не заладилось у меня с его причиндалами, с самого начала, но я ждала, ждала, терпеливо, хотя уже доходила, уже таблетки пить начала всякие, чтобы ночью заснуть, чтобы на людей не бросаться, и дождалась, видишь. Дождалась своего счастья. Мишку дождалась, хоть он и заика несчастный, через него тебя дождалась. Дотерпела. Вот так, доктор. Извините, что отняла ваше драгоценное время.