Земля точка небо - Алексей Егоренков

— Нужно вернуться. Прямо сейчас.

15 сентября 2005 года

Изнутри психбольница обманывает любые ожидания. Ты ждешь смирительных рубашек — а их нет. Ждешь безумия — а его не больше, чем на улице. Ждешь хоть чего-то необычного — а это просто больница: грязная, холодная и нищая. Здесь есть решетки на окнах, но они бывают везде. Есть решетка и на двери, но только на той, что ведет наружу. И дежурный запирает ее только вечером. Или когда идет на перекур. Здесь нет буйных. Их держат в другом здании, куда из наркологии можно попасть лишь за особые заслуги. Мои обрывочные ночи и дни прошли в компании двух самых безобидных ребят, которых мне доводилось видеть. Когда приехал инспектор, быстро выяснилось, что им здесь вообще не место, и я остался в тройной палате один. Режим, питание, железные кровати — больше всего напоминают мне детский сад. Я смутно помню те же правила: тихий час, руки на одеяло, культурные походы в столовую. Я уже ел все эти блюда:

сырники, яйца всмятку, гороховая жижа, от которой шарахаются мухи, — так же точно мне приходилось давиться ими ребенком, под суровым надзором садистов в белых халатах. Так устроена жизнь: когда оказывается, что ты не готов, тебя снова и снова приводят сюда, и опять заставляют пройти вводный курс. Мой экзаменатор, врач из министерства, что успел за пару дней вычистить наркологию и сексопатологию, оказался совершенно лыс. По его мягкому длинному лицу, слегка похожему на гриб, невозможно было определить, шутит он или говорит серьезно.

— Вот она, местная знаменитость, да? — спросил он, усевшись на койку возле моей. Сетка заскрипела и натянулась. Инспектор поерзал, усевшись глубже, и раскрыл на коленях тонкий портфель. Кроме меня в палате не осталось никого, поэтому лысый доктор не ждал ответа.

— Посмотрите сюда, — он улыбнулся, а может, просто глянул в мою сторону. — Прислали распечатку скана ксерокопии. В конверте.

Сказали, файл с картинкой большой, по электронке не отправишь. Я молчал. Неловко говорить с человеком, по лицу которого невозможно определить даже возраст. Сколько лет ему было? Тридцать?

Пятьдесят? Я не знаю до сих пор.

— Черт знает сколько работаю в министерстве, — сказал инспектор.

— И ни разу не получал документов по электронной почте. Только на такой вот, на папиросной бумаге. Так еще и на матричном.

Приходится буквы от руки дорисовывать. Врач говорил и рылся в портфеле. Его лицо оставалось гладким, как продолжение лысины.

— Ну? — спросил он, так и не подняв глаз. — А у вас какие соображения по поводу? По какому?

— По любому. По всей этой, вон… суровой действительности? В оконную сетку царапались первые желтые листья.

16 мая 2005 года

Лиза сидела в кресле. Они с Максом погрузились в автобус тем же вечером, уснули и проснулись в нем, и снова наступил день, а потом опять был закат, и снова за окнами стемнело, а Лиза всё так же сидела в кресле. Весь день гудел мотор. Весь день у нее мерзли ноги. Лиза сбросила туфли ночью, а с утра не смогла надеть их — как и предупреждал Дима.

Ее шея не поворачивалась. Она горела так, будто позвонки растерлись в мелкий песок. Об этом Дима тоже говорил. Они с Максимом пытались убедить Лизу часа два, но всё без толку. Она добилась, чего хотела, и жаловаться теперь было некому.

— Я звонил во Франкфурт, — говорил Макс. — Вполне реально взять билеты на завтра, мы закажем такси с утра, и днем уже сядем в самолет. Завтра же вечером будем на месте.

— Когда долго сидишь неподвижно, в ногах собирается жидкость, — рассказывал Дима. — Обувь будет на размер меньше.

— Нет, нет, — Лиза мотала головой. — Я не могу. Нужно ехать прямо сейчас. Я не смогу заснуть, пока мы не выедем.

— В автобусе ты тоже не поспишь, — возражал Дима. — На этих креслах нормально заснуть не получится, это нужно уметь.

— Завтра же, — повторял Максим. — Завтра вечером. А не послезавтра, как в случае с автобусом.

— Нет, нет, — бубнила Лиза, едва прислушиваясь. — Пожалуйста. Срочно нужно ехать. Я не высижу на месте до завтра. Только сейчас ей стало ясно, насколько глупо это звучало. За целый день автобус остановился два раза, утром и вечером. С утра Лиза даже выползла на свежий воздух. Под вечер уже не хватило сил. Она сидела и пялилась в экран. В автобусе без перерыва крутили американские комедии, скучные и бездарные, с этим черным актером, который одинаково играет в каждом фильме. Едва одна успевала закончиться, как начиналась другая, и Лизе казалось, что и сюжет, и шутки, и титры, и синий экран — всё повторяется снова и снова, подавляя в ней сознание. Время загустело, и в голове у Лизы клубился вакуум.

— Когда приедем, мы будем экспертами по ничего-не-деланью, — сказала она Максу.

— Э-эм, — ответил тот, бросив на Лизу пустой отяжелевший взгляд. Она завидовала Максиму. У того не возникло проблем с ночевкой в автобусе — он набрал в дорогу столько пива, что в первый вечер легко упился до беспамятства и вырубился, свесив подбородок на грудь. И дрых беспробудно всю ночь, пока Лиза отчаянно вертелась, пытаясь лечь буквой Г поперек косого сиденья. Теперь снова был вечер, и Макс решил повторить фокус с пивом.

Заснуть он еще не успел, но для беседы уже не годился. Поэтому Лизе осталось только одно занятие. Она сидела в кресле. И смотрела в окно, за которым висел чернильный горизонт. Сидела и думала, что могла бы выпить, если бы знала, где Максим прячет запасы своего пойла. И если бы ее не мутило при мысли о выпивке. Сидела и думала, что за дерьмо творится в Москве, и какого черта теперь делать. Она представляла себе Диму, который, скорее всего, трясся где-то рядом, в закрытом прицепе для нелегалов. Потом думать стало не о чем, и Лиза просто сидела в кресле. Она пыталась уснуть и снова не могла. Лиза пробовала смотреть на экран, но там был только Уилл Смит в роли Уилла Смита, и снова, и снова, и снова.

17 мая 2005 года

Он пришел в себя от грохота воды, льющейся в полупустую ванну. Он сел вертикально и растер кулаками веки, чтобы не уснуть в очередной раз. Его нервы и кости дрожали, а в горле застрял непроглоченный спазм. Гостиничная ванна была просторной и белоснежной, но даже в чистой горячей воде Дима чувствовал себя чуть озябшим и слегка грязным. И немного пустым. «Абстиненция», — определил Дима, стуча зубами. Алкоголь… да, этот точно. Может, еще и табак. И какой-то другой наркотик. Минимум один. Экстази? Дима потрогал скулы. «Уже теперь не вспомню». Он просто зашел узнать насчет перевозчиков. Кто едет через границу. У кого есть тайник. Кто хочет заработать. У Димы были деньги, и найти машину стало гораздо легче. Тракеры у стойки что-то праздновали. Трое или четверо, все с востока: худые, зубастые, простые как наждачная бумага. Они предложили ему выпить, и слово за слово. Дима помнил, что долго не мог опьянеть. А потом — как учил кого-то на стоянке разным болевым захватам. Это уже был не тракер. А вроде даже немец. Потом они двое как-то сразу попали на дискотеку. И, помнилось Диме, там он пил еще. И танцевал. Гостиничная ванна была полна до краев. Из последних сил вытянув затекшую ногу, Дима захлопнул кран. Что еще? Вроде бы он курил. По крайней мере, сейчас першило в горле. Вроде занимался сексом. Дима помнил, как стаскивает трусы по ноге какой-то девочки. Она еще заехала ему в ухо тогда, в качестве флирта. Перед сексом. Если был секс. Дима вспоминал, как стоит у автомата и пытается купить презервативы, которые нигде теперь не удавалось найти. Он погрузился в горячую воду по самый подбородок. Ему хотелось пить, и Дима хлебнул прямо из ванны. Еще и еще раз, пока не сдалась его бездонная жажда. Ну как? Ты счастлив? Теперь он постоянно задавал себе этот вопрос, и каждый раз не мог ответить. Что делает человека счастливым? Удовлетворение всех желаний? Стимуляция нервов? Серотонин? Он был почти уверен, что за ночь перепробовал всё это. Он помнил, что перепробовал. А теперь чувствовал себя грязным — и ничего кроме. Дима торчал в гостиничной ванной с утра: набирал воду, спускал воду, мылился, поливал себя из душа, полоскал рот и снова лез набирать ванну. И всё равно ему мерещилась эта несвежая липкость по всему телу. Грязь и усталость. И сухость в горле. И сожаление. Глупо быть несчастным — да, но по-другому он просто не умел. И кто знает, сколько уйдет времени, пока научится. Ему очень хотелось поговорить с кем-нибудь, а Синица исчезла. «Ее и не было», поправился Дима. Ты и есть она. Ты сам ее выдумал.