Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради - Василий Звягинцев

В шахматном порядке прикопали по основной колее и на съездах три десятка мин. Вперемежку — противотанковые и противопехотные. Метрах в десяти впереди главного заграждения выставили специальные, прыгающие, персонально для саперов предназначенные. Которые рвутся от излучения включенных миноискателей. На флоте такие штуки называются минными защитниками. Не будет миноискателей, нажимные и натяжные взрыватели тоже сработают.

Когда все сделали и Уваров принял доклады, появилась возможность реализовать мечту о коротком, может быть последнем, отдыхе.

На расстоянии голосовой связи от передовой позиции поручик Рощин нашел глубокий распадок, с почти отвесными склонами, а в нем — пещерку. Метров шесть глубиной, два высотой. Судя по строению слагающих пород — безопасную в смысле обвала. Нарубил саперной лопаткой елового лапника, накрыл плащ-палаткой. Развел бездымный костер из отживших свое и упавших на землю сосновых сучьев.

— Отдохнем, командир. Не знаю, как ты, а я упахался. Считай, от Берендеевки шесть, с фланга на фланг пять километров пробегал, да два раза, плюс броуновское движение… Заслуживает, чтоб твои погоны обмыть и спать завалиться?

— Да я вроде обмыл…

— Со мной, что ли? — не на шутку обиделся Рощин. — В Бельведере князья и полковники по сортирным трубам ползали? Что нас отправил, а сам остался — уважаю. А что с «Императором», — ирония прозвучала даже чересчур резко, — кресты и чин обмывал — меня не касается. Константинова ты на даче оставил, Ресовский в запас ушел, значит, вдвоем будем праздновать! Смотри, как здорово!

Здорово было и вправду.

За низкой аркой пещерного лаза порхали подсвеченные костром снежинки, на улице ощутимо холодало. А в метре от потрескивающих, раскаляющихся до белизны и тут же рассыпающихся мелкой золой поленьев было тепло и уютно.

Наверное, так же хорошо было в свое время кроманьонцам, отбившимся от неандертальцев и попутно добывшим парочку молодых свиней. Вкусно и без жертв с нашей стороны.

Поручик вытащил из полевой сумки плоскую поллитровку княжеского коньяка, который ни в каком магазине не купишь.

— Вишь, чем нас от щедрот угощали? Ребята брали сколько поместится… Попробуем?

— А не перепьются на постах?

— Ты что, командир? Сам в наших чинах — меру знал? И они так же. На улице сколько? Ноль — минус два. Мы у костра, они — под плащ-накидками. Все в норме будет, ручаюсь.

Прошлые чины Уварова были так недалеко, что смешно и вспомнить. Самум, хамсин или афганец — как ни назови тот ветер, все равно пакость. Двухнедельные рейды по пустыням песчаным и пустыням щебенчатым, плюс сорок пять в тени, что, наверное, хуже, чем минус два здесь. А пуля из «ли энфильда» образца 1895 года на полтора километра пробивала бронежилет или каску. Куда попадет. Собственный же пулемет «РПД» в ответ мог взбить пыль на бархане метров на девятьсот. Вот и нате вам.

— Успокойся, Санек, — с превосходством старослужащего сказал капитан. — Я тебе верю. Позволь мне поспать два часа, потом все на себя приму. Согласен?

— Никаких вопросов, командир. Сейчас допьем, и поспишь. Сдается мне, не выжить нам завтра. Ощущение такое. Я, пожалуй, меньше твоего воевал, но хватило. Помню. Оно, сам понимаешь, выбирать не из чего, а только… Сосет под сердцем. Генералы с князьями знают, ради чего, а мы? В Варшаве и раньше я все понимал, сейчас — не получается. Тебе два креста и новые погоны душу греют? Мне — нет! Не твои, к твоим претензий не имею. Вообще. Кто наступает, с кем биться будем, за что? За шапку Мономаха, державу и скипетр?

Поручик, совершенно не выглядящий пьяным, пошевелил штык-ножом поленья, отодвинул вдруг запылавшее в полную силу от носка сапога.

— Саша, снова прошу, успокойся. Выпей ты этот пузырек до дна и лучше сам поспи. Какие теории, какие рефлексии? Как будто мне поляки или текинцы в кашу плевали! — Не хотелось Уварову проводить урок «солдатской словесности» для боевого товарища. Ведь самое трагичное, если вдуматься, Рощин, наверное, прав. Особенно, когда мысль о близкой смерти посетила. Человеку свойственно жить для собственного удовольствия, а не во благо начальников. И как можно дольше.

Но ведь добровольно возложили мы на плечи эти удлиненные прямоугольники, когда зеленые, когда золотые? И снять их позволяется, коли сильно захочется. Только не сегодня. Простая, как апельсин, правда войны…

— Да, прости, командир. Посплю, устал. Разбуди через час-другой.

Уваров тоже мечтал о коротком сне под шинелью, но не вышло. Если полуротный отключается, да еще с такой вселенской тоской, берись самолично службу править.

«Лучше бы я их местами поменял, Константинова сюда, а Рощина в Берендеевке оставил», — запоздало посетовал Валерий. Так уже поздно горевать.

Началось, как и положено, на рассвете. Уваров удачно оказался в центре позиции, закончив осматривать готовность бойцов правого фланга. Рванула в густом вязком тумане первая мина. Значит, кто-то рискнул свернуть с главной дороги. Свои не могли. Предупредили бы по радио. Случайный проезжий тоже вряд ли, а если и так — ну, не повезло, значит.

Спотыкаясь о корни и стволы никчемного подроста, Валерий побежал на звук. «Печенеги» пока не стреляли. Правильно. На минном поле враг может потерять и полчаса, и час, зачем же раньше времени себя демаскировывать?

В мутновато-сером предутреннем свете рассмотрел стрелковую ячейку, свалился рядом.

— Что?

— Пока ничего, капитан. Хлопнуло. Ноги кому-то оторвало, — оптимистически ответил подпоручик, положивший на бруствер трубу гранатомета. — Не стреляют ведь, думают…

— И вы не стреляйте. Пока в ста метрах не увидите.

— Соображаем…

Первый номер пулемета, удачно пристроенного между корнями начавшего падать, но остановленного соседями дуба, торопливо курил в рукав, опасаясь не успеть. Второй аккуратно разложил на выстроганной лопаткой полке окопа восемь дисков. Удобно будет подавать. А вот третьего, чтобы набивать отстрелянные, с ними не было.

«И не надо, — отстраненно подумал Уваров, — эти успей…»

Перебежал к соседней позиции. Сказал что-то ободряюще, но уже бессмысленное. Потому что с той стороны неглупый враг ударил минометами. Хорошо, что калибра восемьдесят два, а не сто двадцать! Кто понимает, разница существенная.

Но и рота была расположена и окопана прилично. Пущенные наугад мины вязли в рыхлой земле, уходили в овраги, осколки срубали кусты и ветки, противно ныли над головами. Минометная мина страшна, если падает на твердый грунт, тогда она сечет даже траву, а так — ничего.

Капитан смахнул с лица комок грязи, сплюнул попавшие на губы крошки. У него была давняя аллергия к тротиловому дыму, от него тошнило, глаза слезились. А что делать?

Хотел было подтолкнуть в спину юного прапорщика, чересчур старательно протиравшего тряпкой кожух пулемета. Сходи, мол, юноша, за крестом, посмотри, кто к нам в гости пришел. И тут же устыдился.