Кровь в моих жилах - Татьяна Лаас

Она заставила себя отстраниться от печи под вопросительным взглядом Миши, который не знал, стоит ли рассказывать Громову правду о Нави.

— Спасибо, Александр Еремеевич, со мной все в порядке — просто пришлось ночевать в лесу, а погода уже не шепчет.

Громов коротко, понятливо кивнул и повернулся к Синице:

— Демьян, организуй господам магам горячий чай. — Он открыл дверь в свой кабинет: — пройдемте?

Оттуда потянуло холодком — форточка в кабинете была открыта. Светлана передернула плечами, и Громов, двигаясь скупыми, осторожными шагами, словно фарфоровый, подошел к окну и захлопнул форточку:

— Простите.

Светлана слышала, как он что-то прошипел себе под нос. Кажется, это была все та же «холера».

Кабинет был небольшой, как все у хвостомоек: боком к окну стоял стол пристава, с аккуратными стопками бумаг, с пишущей машинкой весьма устаревшего образца и электрической лампой зеленого стекла, перед столом стояли два стула, заранее приготовленные для Светланы и Михаила, напротив стола был старый, продавленный диван и такое же кресло. Сейф, бюро-картотека и полки с книгами — вот и все. Найти на столе или на подоконнике фиолетовые хризантемы не удалось, но у Громова на втором этаже казенная квартира, букет Лапшиных может быть там.

Громов указал рукой на стулья:

— Присаживайтесь, прошу. — Сам он пошел к сейфу, доставая из него бумажную коробку с артефактом истинности и кладя его на стол.

Мишка напряженно сел рядом со Светланой. Она видела, как дергались его руки в еле подавляемом желании поймать кисть Светланы и согреть… Поцеловать? Сжать? Мишка поджал губы, закинул ногу на ногу, вальяжно сцепил руки в замок, устроив их на коленях, и замер, как истукан.

Громов очень аккуратно сел за стол, кашлянул, еле сдержал гримасу боли — из-за ран ему сейчас было одинаково больно и кашлять, и смеяться, — достал из коробки артефакт: медный, старый, старательно начищенный — патина проглядывалась только в углублениях резьбы. Встроенный в крышку артефакта кристалл, скорее всего кварца — кто же для полиции будет закупать дорогие магкристаллы, — тускло пропускал свет электрической лампы — в кабинете было сумрачно, как везде осенью в Суходольске. В кабинете было до сих пор прохладно, и Светлана не сдержала дрожи. Да, она дрожала только потому, что холодно, а не из-за вида артефакта истинности.

От Громова это не ускользнуло:

— Светлана Алексеевна, я вынужден повторить свой вопрос: вы точно хорошо себя чувствуете?

Ответить она не успела — вошел, гремя ложечками в стаканах, полных почти черного, ароматного чая, Демьян:

— Вашбродия! Чай, как просили!

Он поставил стаканы в серебряных подстаканниках на стол, чуть не замочив при этом артефакт, и рванул прочь из кабинета, пока ему не надавали новых поручений. Светлана взяла чай, грея об него свои руки. На вопрос Громова она предпочла не отвечать.

Минут пять царила почти полная тишина. Громов пил крупными глотками, посматривая на Светлану. Михаил чай цедил, медленно и нехотя, тоже не отводя взгляда от неё. Сама Светлана не замечала ни вкуса чая, ни его тепла — она не могла отвести глаза в сторону от артефакта. Её ждала самая главная проверка в этой жизни. Подтвердятся слова Волкова-старшего об её отце или нет? Нет, то, что она кромешница — она уже знала. Опытным путем. Но ведь её отец мог быть и другим человеком — иногда кромешниками просто рождались. Так могло быть и с ней. Ложечка в её стакане мелко подрагивала. Мужчины старательно делали вид, что не слышат этого. Жаль только, что чай быстро закончился. Светлана отставила кружку — холод стал медленно отступать, а вот страх перед процедурой никуда не делся.

Громов снова не удержался и просил:

— Светлана Алексеевна, простите, что снова задаю этот вопрос: вы точно уверены, что с вами все в порядке? Вы не ответили… Процедура истинности имени несложная, но вы…

Она заставила себя улыбнуться:

— Я её терпеть не могу. Я её б… — она запнулась, вдохнула воздух и закончила: — боюсь. Да, боюсь, в свое время меня сильно ею запугали. Так что давай…те… Не будем о моем самочувствии — снова бояться и ждать я не хочу. Давайте п… покончим со всем сегодня. Быстрее начнем — б… быстрее я вернусь домой.

Громов долго и пытливо вглядывался в неё, словно пытался что-то понять — не понял, но на веру принял:

— Что ж, вам виднее. — Он активировал артефакт.

Миша все это время сидел тихо, как мышь под веником. Только и видно, как сильнее сцепил пальцы в замок, выдавая свое беспокойство.

Громов заботливо, чтобы Светлане не пришлось тянуться, придвинул артефакт на край стола. Прибор еле слышно гудел и щелкал шестернями где-то внутри. Кристалл тускло светился.

— Процедура вам знакома, Светлана Алексеевна, — принялся пояснять зачем-то Громов. — Кладете ладонь на кристалл и четко произносите имя, отчество и фамилию. Загорающиеся лампы показывают истинность каждого элемента.

Он снова посмотрел на Светлану. Та сглотнула, зачем-то встала, прикусила губу, положила ладонь на кристалл, закрыла глаза…

— Светлана Алексеевна, не стоит так пугаться, — мягко, где-то далеко говорил Громов. — Простите, что заставляю вас…

Она открыла глаза:

— Ни…чего… Простите тоже — волнуюсь. Я С… — она запнулась и виновато улыбнулась. — … вета.

Она посмотрела на Громова, боясь разглядывать артефакт:

— Простите еще раз великодушно. Это все глупые детские страхи.

Первая лампа уже светилась — имя было подтверждено, но Светлана старательно повторила:

— Светлана… Алексеевна Бого… — она опять запнулась. — … Милова.

Две другие лампы не зажглись. Громов посмотрел на них, перевел взгляд на Светлану, уже отдернувшую ладонь от артефакта прочь, как будто он кусался.

— Пожалуйста, скажите: Елизавета Павловна Рюрикович.

Михаил влез, опережая Светлану:

— Имя принято! Зачем заставлять проходить процедуру по новой, Александр Еремеевич, я не понимаю.

Светлана вернула руку обратно и в этот раз четко сказала:

— Я Светлана Григорьевна Кошка.

Все три лампы гордо горели. Впервые. Все три. Светлана убрала руку, оставляя на артефакте легкую изморозь, и виновато посмотрела на Громова:

— Вот как-то так…

Результат был совсем не тем, что она ждала. Она не ждала извинений, буханий на колени, как он обещался, скорее что-то вроде: «Хорошо, спасибо! Был неправ». Он же впился в неё глазами, резко белея. Было видно, как сузились его зрачки, превратившись в черные точки. Голос у Громова охрип, словно он опять простудился:

— Светлана Алексеевна, простите… Григорий