Пугачёвщина. Что это было? К 250‑летию пугачевского бунта - Андрей Валентинович Болдырев

я здесь сижу и ничего не делаю. Может быть, помочь ему чем-то? Сделать что-то, что зависит от меня? В конце концов, как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Если уж любимый брат Никита, в честь которого я и сына своего назвал, решил пойти на риск, то и я рискну. В крайнем случае, сбежим с ним оба в Англию или ещё куда-то, найдём себе новых государей и покровителей. А рискнуть стоит! Жалко, конечно, что провалился мой прекрасный план с Мировичем. Всё было хорошо, всё было замечательно. Мирович дошёл почти до царевича Иоанна. Немного ему оставалось, чтобы вывести его и провозгласить императором. Были и части войск, которые готовы были присягнуть. Англичане обещали, что вся Европа поддержала бы законного царя. И тогда Катька, которая надоела многим со своими фаворитами, могла бы оказаться в дураках. Но не получилось. Но кто сказал, что нельзя попробовать ещё раз?! Есть у меня вроде бы подходящий человечишка на это дело. Присмотрелся я тут к одному бравому казаку. Спросил про него у своих полковников: кто таков? А тут мне ещё и сообщили, что он земляк Стеньки Разина: такой же смелый, такой же авторитетный среди казаков. И наверняка на Стеньку Разина похожим быть хочет. И вот родилась у меня мысль… Попробую-ка я поговорить с ним».

К Панину приводят Пугачёва (приводят тайно, чтоб никогда и никто не смог показать, что он вообще имел с ним общение, более того, того, кто привел, можно потом и устранить, от греха подальше).

Панин: «Хочу поблагодарить тебя за службу, Емельян. Хорошо ты отличился при Бендерах. Хвалит тебя твой начальник полковник Кутейников, хвалят тебя и другие командиры. Кстати, сказали мне, что ты родом из станицы Зимовейской, в которой как раз родился Степан Разин. Правда ли, что в тебе течёт его кровь?»

Пугачёв отвечает: «Спасибо большое, ваше сиятельство, за то, что наградили меня, за то, что отметили. Всегда готов служить Вам и царице-матушке. А что касаемо Стеньки Разина, то об том я не ведаю. Может, и родня я ему, а может, и нет. Но из станицы Зимовейской я, это верно».

Панин: «Ну хорошо. А как сам про себя думаешь: хорош был Стенька Разин или супостат?»

Пугачёв: «Об этом тоже не ведаю. Мужики сказывали, что вроде крепкий был казак, здоровый, выступал за старую веру. Ну а то, что против царя пошёл, так ведь он вольный казак был, царю не присягал… А уж как его жизнь потом сложилась, то Господу виднее. Как он рассудил, значит, так тому и должно быть».

Панин: «Ловко рассуждаешь. Хвалю. А скажи-ка, чего Степану Разину не хватило для его победы?

Ведь пол-России было под ним и за него, сколько сторонников старой веры! И сейчас старовер каждый третий, а тогда-то их ещё больше было. Да и казаки были за ним. И сноровка была, и удаль. Что, по-твоему, не хватило ему для победы его?»

Пугачёв: «Мудрёные вопросы задаёте вы, ваше сиятельство. Об этом я не ведаю. Давно это всё было. Да и воинское искусство в те времена другое было».

Панин: «Грамотно рассуждаешь. Так ведь я тебя и не про воинское искусство спрашивал. Но отвечу я, наверное, за тебя. Когда против царя идёт простой казак, народу нашему, народу религиозному и верующему, против Божьего помазанника идти недозволительно и боязно. А вот ежели бы Стенька царём назвался или царских кровей был, то тогда другое дело. Пол-России сразу бы за него встало! От царя-то все намучились, да и старую веру он истреблял. Монахи Соловецкие его прокляли. Многие царя, да и Никона-патриарха за Антихриста почитали. Не догадался Стенька царём назваться, иначе б на троне сидел».

Пугачёв: «Может, и так, ваше сиятельство, вам виднее. Вы наверху сидите, больше нас, людей простых, знаете. В рассуждении вашем я изъяна не вижу. Так оно, как вы говорите. Только как же это Стенька мог царём природным назваться, да так, чтобы и церковь благословила на это?»

Панин: «Какая церковь? Старая церковь и их попы благословили бы его и помазали бы на царство. А что касается природности царя, то вон царица наша Екатерина, разве она природная царица? Природным царем должен был быть Пётр, так убила она его вместе с полюбовниками своими… А до него императрица Елизавета как на трон пришла? Тоже благодаря перевороту, да не одному, а двум. Одного природного царя Иоанна Антоновича младенцем в крепость заточили, свергли законную власть. И о других таких же случаях в истории я тебе много чего порасскажу».

Пугачёв: «Странные речи ведешь ты боярин, испытываешь меня али как? Я в истории неграмотный, немного знаю».

Панин: «Никого нет с нами и бояться тебе нечего… А речи веду. Потому что есть дело до тебя государственное…»

Пугачёв: «Про то, что императрица наша пришла к власти после странной смерти царя Петра, слышал. В народе много про это толков идёт. Кто-то говорит, что и не умер царь, а вместо него какого-то капрала похоронили. А сам царь чудесно спасся и где-то в иных землях обитает».

Панин: «Правильно народ говорит, не сам умер царь, помогли ему. А спасся или нет теперь уже никто верно не скажет. Но вот представь себе, что объявится сейчас царь Пётр и скажет братьям казакам: “А ну пойдём за мной, возвращать мне трон и наказывать мою неверную жену!” Как ты думаешь: за кого казаки пойдут, за кого солдаты пойдут, за кого народ пойдёт, что заграница скажет?»

Пугачёв чешет голову: «Экие вы загадки задаёте, ваше сиятельство. Ну, ежели такое случится, что царь Пётр чудесным образом объявится, думаю, конечно, казаки не потерпят, чтобы жена коварная сидела на троне. Все как один они присягнут царю Петру. И заграница, пожалуй, должна будет признать законного царя, и казаки, и солдаты, и народ».

Панин: «А ежели царь Пётр ещё и старую веру гнать перестанет и даст староверцам хотя бы даже те же самые права, которые у них раньше были?»

Пугачёв: «Думаю, что совсем худо будет дело для нашей царицы».

Панин: «А представь себе, что сейчас объявится царь Пётр, когда у нас война с турками идёт. Армию ей с турецкого фронта снимать будет нельзя. А объявится царь где-нибудь далеко-далеко на Урале или в степи возле Оренбурга, так что армии нужно туда неделями добираться. Как быстро там полыхнёт? А представь себе, что и недовольные башкирцы, кайсаки, кыргызы присягнут. Устали, небось, под царицей… А новый