Королева Виктория - Екатерина Коути

Королева опасалась, что у нее начнется истерика прямо в церкви. Годы спустя она выразила в письме к дочери свои тогдашние чувства: «Самой мучительной на свете была для меня мысль о том, что придется отдать свою дочь, которую так долго берегли и охраняли, чужому человеку, чтобы он делал с ней все, что захочет. Я всегда думала, что ни одна девушка не пойдет к алтарю, если будет знать, что ее ожидает в будущем. СТРАШНО ПОДУМАТЬ о ловушке, в которую ее завлекают»[163]. Дочь казалась ей «агнцем, которого ведут на заклание».

О состоянии королевы свидетельствует свадебная фотография. Вики, одетая в белое муаровое платье, сфотографировалась с родителями. Альберт выглядит серьезным и усталым – из-за предсвадебных хлопот он валился с ног, – а лицо Виктории смазано. Она так дрожала, что не смогла спокойно устоять перед фотографом.

Вопреки всем опасением, венчание прошло гладко. Как и Альберт восемнадцать лет назад, Фриц был бледен и взволнован, сама же Вики держалась спокойно, шла между отцом и королем Леопольдом, которые на пару выдавали ее замуж. Молодожены вышли из церкви под звуки «Свадебного марша» Мендельсона, который после их венчания стал самой популярной музыкой для свадеб. После обеда они уехали в Виндзор. Виктория умиленно наблюдала, как Вики и Фриц, заливисто хохоча, катаются на коньках – дети детьми!

Надолго уединиться им не дали. Два дня спустя начался новый виток торжеств: королева наградила зятя орденом Подвязки, принц вручил ему очередной меморандум и благословил в дорогу. Прощание состоялось в Букингемском дворце. Вики на коленях поблагодарила родителей за их заботу и подарила матери брошь с прядью своих волос. Снежным днем 1 февраля Альберт вместе со старшими сыновьями проводил Вики в гавань Грейвсенд на берегу Темзы, откуда новобрачные отплыли в Германию.

Распрощавшись с дочерью, Альберт схватился за перо. «Вчера у меня сжалось сердце, когда ты, уткнувшись лицом мне в грудь, дала волю слезам, – писал он дочери. – Я не из тех, кто демонстрирует свои чувства, так что тебе трудно представить, до какой степени ты всегда была дорога мне и какую пустоту оставляешь в моем сердце. И не только в сердце, в котором всегда будет место для тебя, а в повседневной жизни, где твое отсутствие постоянно дает о себе знать»[164].

На следующий день он получил от Вики первое письмо:

«Мой дорогой папочка!

Я не в силах описать ту боль, которую испытала вчера при расставании с вами… Ваш портрет всю ночь стоял у меня в изголовье, и мне приятно было осознавать, что у меня осталось хотя бы это. Мне столько хотелось вам сказать вчера, но у меня было слишком тяжело на сердце. Мне хотелось бы поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня, за всю вашу доброту… Это вам, мой дорогой папочка, я обязана больше всех на свете. Я никогда не забуду тех советов, что мне посчастливилось получить от вас множество раз, я буду хранить в своем сердце ваши слова, словно сокровище; с Божьей помощью они всегда будут направлять меня в моей жизни… До свидания, дорогой папочка. Я должна поставить точку. Ваша любящая и глубоко почитающая вас дочь»[165].

Получать такие письма для Альберта было адской мукой. С отъездом дочери в его душе образовалась пустота, которую не в силах был заполнить никто – даже Виктория, не говоря уже о старшем сыне. Его отношения с женой строились на том, что она безоговорочно признавала его авторитет и жмурилась от сияния его интеллекта. Из всех детей только Вики была интересной собеседницей, чьим суждениям Альберт мог доверять. Без Вики семейное счастье было неполным.

А ведь он сам подгонял ее к алтарю, так что винить было некого. Только молча терзаться, что он и делал.

Из Берлина доносились неутешительные новости. После идеальной чистоты, царившей во владениях Альберта, дворцы Гогенцоллернов казались Вики свинарниками. А юношеские амбиции вдребезги разбились о реальность, которую воплощал собой Отто фон Бисмарк. Отзываясь об «английском союзе», он заявил: «Что мне в нем не нравится, так это само слово “английский”… Если принцесса оставит англичанку позади и сумеет стать настоящей пруссачкой, ее присутствие станет благословением для этой страны… Если же в нашей будущей королеве останется хоть что-то английское, я предвижу, что наш двор может попасть под влияние Англии»[166].

Не могло быть и речи о том, чтобы распространять в Пруссии отцовские ценности. Никто не желал слушать юную принцессу. Она жила в напряженной атмосфере, опасаясь наушников и шпионов, которые перлюстрировали ее переписку с родителями. Одна радость – ей все же позволили выбрать секретаря на свой вкус. Дела Вики взял в свои руки барон Эрнст Стокмар, сын давнего помощника королевы. Давать монархам советы было у Стокмаров в крови.

В мае 1858 года Альберт инкогнито приехал в Берлин, чтобы навестить Вики. На тот момент она уже была беременна. Стоило принцу поделиться счастливыми новостями с женой, как она заохала – ну вот, началось! Ее дочь без пяти минут крольчиха. «Какие ужасные вести», – досадовала она в письме Вики, которая наверняка ждала совсем другой реакции. Чтобы загладить неловкость, в июне Виктория написала другое, делано-веселое письмо: «Мне так приятна мысль о том, что скоро я стану бабушкой, – неуклюже лгала королева. – Всего-то в тридцать девять лет, если на то будет воля Божья, а ведь пока что я выгляжу и чувствую себя такой молодой. Как я хотела бы пройти через все это вместо тебя, моя дорогая, и уберечь тебя от этой неприятности»[167].

Умудренная горьким опытом, Вики не верила оптимистичным письмам. Когда с ней случилась досадная неприятность и, поскользнувшись, она ударилась животом о паркет, Вики сразу же написала отцу, но просила не ставить в известность мать. Поддержки от нее Вики не ждала.

Но расстояние творит чудеса. Стоило дочери выпорхнуть из родительского гнездышка, как Виктория затосковала по ней ничуть не меньше, чем Альберт. Она постоянно беспокоилась о здоровье дочери. «Неужели ты совсем ничего не ешь между четвертью десятого утра и пятью вечера? – писала она в феврале 1858 года. – Не советую тебе так поступать. Если проголодаешься или почувствуешь головокружение, хотя бы съешь печенье или корочку пожуй. Надеюсь, ты выпиваешь чашечку чая на ночь?»

Между матерью и дочерью завязалась оживленная переписка, благодаря которой мы можем отследить буквально все, что происходило при английском и прусском дворе в тот или иной день. Письма Виктории не отличались художественными достоинствами, зато были потрясающе подробны.