Трактир «Разбитые надежды» - Владимир Свержин

Лейтенант задумался.

– Вот столько, – он вытащил из кармана размеченный диск, по которому неспешно двигалась стрелка.

– Это что? – удивился Лешага.

– Часы. У нас каждому офицеру выдавали. Тут даже надпись, видишь: «командирские». И самолет нарисован, чтоб все знали, что я офицер аэродромной охраны.

– Долго, – глядя, как ползет стрелка, констатировал ученик Старого Бирюка.

– Перейти можно уже сейчас, – Нуралиев указал на Серую Воду.

Посреди нее стояли груженые широкие барки, а у берегов так и просто лодки. Все они были соединены между собой длинными нестругаными досками. На каждой из посудин суетились люди, сколачивая мостовой настил, крепя соединяющие наплавную конструкцию толстые канаты.

– Я тут еще кое-что придумал. Под настилами мешки со всякой щепой, опилками, ветошью, шишками, я их вдобавок еще полил земляным маслом, на торжище две бочки нашел. Так что, если зажечь, то вспыхнут быстро. Когда хвост колонны прорв окажется на мосту, я подожгу всю переправу. Канаты тоже загорятся, так что она ко всему еще и развалится. Течение быстрое, не выберешься.

– Не выйдет, – покачал головой Леха. – Прорвы гонят перед собой Ужас. Тебя скрючит от страха так, что даже шевельнуться не сможешь.

– Вовсе нет.

– Не храбрись, я по себе знаю, что это такое. Накатит – не обрадуешься. – Воин передернул плечами.

– Но, товарищ светлый рыцарь, я все продумал. Всего через полчаса у меня будет достаточно огнепроводного шнура, чтобы поджечь мост, находясь в отдалении.

– Хитро придумал. Таким образом может и получиться.

– Так точно!

Лешага подивился находчивости лейтенанта.

– Хорошо. Только есть еще одно дело, и оно требует твоего участия. А кто же устроит поджог?..

– Объясню, что делать, Анальгину. Они управятся. Лил, а ты на всякий случай проследи. И поторопитесь, волкоглавые уже близко. К вечеру будут здесь. К этому времени рядом с переправой никого не должно быть.

* * *

Воин стоял на холме во весь рост. Враг был далеко. Одни направлялись к переправе, по другую сторону верхнее зрение показывало растянутое в длину полчище. Верхом, колонной по четыре, оно двигалось караванным трактом.

– Людожеги, – прошипел Лешага, стараясь получше разглядеть всадников. Каждый из них был увешан разнообразным оружием, как дуб желудями.

«Должно быть, чем больше на нем трофеев, тем больше народу он убил», – подумал Леха.

Колонна двигалась шагом, не желая попусту утруждать коней. Но было в этом неспешном движении что-то устрашающее, будто не люди приближались к Трактиру, а какое-то многоголовое, многорукое, многоногое чудовище.

– А это кто? – удивился Леха.

На каком-то расстоянии перед колонной, сломя голову, бежали люди. Множество безоружных, испуганных людей. Впрочем, бежали – чересчур сильное выражение для темпа, в котором они передвигались. Несчастные явно шли не первый день и очень устали. Кое-кто из них еще тащил узлы с пожитками, но большинство давно их бросили. Нескольких таких ученик Старого Бирюка сейчас видел на обочине дороги.

«Беженцы, – понял воин. – Должно быть, те, которых уводил лейтенант Бекбулатов. А где же он сам?»

Точно отвечая на его вопрос, кусты по обочинам тракта словно ожили и в упор огрызнулись автоматными очередями.

– Одиночными стрелять надо! – страдальчески процедил Лешага. Но, как бы то ни было, голова колонны пришла в замешательство. В ответ ударили новые выстрелы, и в этот же миг ожили кусты позади колонны. Услышав стрельбу, беженцы припустили из последних сил, затем, теряя узлы, как по команде, бросились в чащу. Пойманная в засаду колонна успела перестроиться, всадники ринулись в лес, одной рукой стреляя из короткостволов, другой вращая над головой длинные ножи. Через мгновение люди Бекбулатова снова были окружены. И вот тут раздались взрывы. Лешага насчитал двенадцать. Затем, когда уже казалось, что все кончено, на дорогу вышел человек. Лицо его было измазано кровью, на месте уха свисал бурый лоскут. Он шел, подняв руки, навстречу всадникам. Леха рассмотрел на плечах раненого такие же, как видел он у Нуралиева, куски ткани с тонкой линией посредине и двумя звездочками.

«А это сам Бекбулатов», – понял он.

Людожеги окружили офицера, что-то гортанно крича. Тот стоял с поднятыми руками, точно дерево, выросшее среди дороги. Стоял безмолвно, и кровь все больше заливала его лицо. А затем он вдруг разжал пальцы…

Два взрыва слились в один.

– Воин, – глядя на кровавое месиво и сглатывая невольный стон, признал Лешага.

Черный ткнулся мокрым носом ему в ладонь.

Дисплей видеофона ожил.

– Сэр, к вам мисс Амалия Мак-Грегор.

Эдвард Ноллан III молча поглядел на жидкокристаллическое полотно вполстены. Там во всех трех измерениях плескался закатный океан. Под тихую музыку покачивались роскошные пальмы, кричали неугомонные, равнодушные ко всему чайки. Среди всего этого великолепия голос секретарши прозвучал нелепым диссонансом.

– Пусть войдет, – ответил он, обращаясь то ли к пальмам, то ли к чайкам, то ли к плещущемуся в безмятежном спокойствии океану.

– Да, сэр, – донеслось из пространства.

Двери с шипением разошлись в стороны, включая мягкую романтическую музыку, с какой хозяин кабинета обычно встречал желанных гостей. Впрочем, мисс Амалия не была особо желанной, скорее уж такое приветствие могло считаться данью вежливости. Эдвард Ноллан III едва помнил ее. Кажется, эта девушка работала в отделе снабжения. Или там была не Амалия, а Эмми? Точно, Эмми Мак-Кейн. Ладно, все равно, где-то она точно работала. Безработных на станции не было.

Мисс Амалия вошла, блистая красотой и молодостью. Будь на месте Эдварда Ноллана человек лирически настроенный, возможно, он был бы сражен ее воистину неземной красотой. А может, и не был бы – все женщины на лунной станции были хороши собой.

Эдвард Ноллан I был гением, но, как многие гении, в студенческие годы слыл занудой и не пользовался вниманием прекрасного пола. Горьковатый привкус недооцененности сопровождал его всю жизнь. Даже в годы, когда, ослепленные его властью, богатством и славой красавицы так и норовили броситься к нему в объятия, обида не оставляла его. Именно поэтому, решив готовить лунную эскадру, он приказал отбирать для женской части эмиграции, или, как сам он выражался, «длительной командировки», исключительно красавиц. Несомненно, были и другие критерии: значимость в научном мире, принадлежность к роду Нолланов, или близким семьям, владение редкой или необходимой для выживания цивилизации специальностью. И все же внешняя красота играла для Эдварда Ноллана I отнюдь не последнюю роль.

Поэтому мистер Эдвард Ноллан III посмотрел на Амалию Мак-Грегор без романтического восхищения.