Медиум с Саутгемптон-роу - Энн Перри

Когда они сели в карету и тронулись в путь, миссис Андерхилл повернулась к мужу:

– Чего ради, скажи на милость, ты так ополчился на мистера Серраколда? Да еще в присутствии этого несчастного кандидата! Если он придерживается слишком крайних взглядов, то никто не допустит, чтобы их признали законными.

– А ты полагаешь, что мне следовало дождаться, когда их представят в парламенте, и только тогда выступить против них? – резковато спросил епископ. – Возможно, ты предпочла бы даже, чтобы я дождался, когда их примут в палате общин и передадут на рассмотрение в палату лордов, где я уже с полным правом смогу обсудить эту проблему? Не сомневаюсь, что «светские лорды» отменят большинство из них, но, к сожалению, я не настолько уверен в моих собратьях «духовных лордах». Они путают идеальные устремления с практическими возможностями. – Он прочистил горло. – Время истекает, Айседора. Бездействие сейчас недопустимо. Завтра, возможно, уже ничего нельзя будет исправить.

Миссис Андерхилл поразилась до глубины души. Последнее замечание было совершенно не характерно для ее мужа. Она впервые слышала, чтобы он высказывался с такой озабоченностью и настолько неосторожно, практически не оставляя себе никаких путей для отступления, в случае изменившихся обстоятельств.

– Реджинальд, ты действительно хорошо себя чувствуешь? – спросила она, тут же пожалев о своем вопросе.

Ей вовсе не хотелось услышать перечисление досадных недостатков, замеченных им за этим обедом в обслуживании или во взглядах и выражениях других гостей. Женщина пожалела, что не прикусила язычок – лучше бы она просто выразила спокойное одобрение. Но сказанного не воротишь.

– Нет, – печально откликнулся Андерхилл, повысив голос. – Я чувствую себя отвратительно. Должно быть, меня посадили на самом сквозняке. Разыгрался ревматизм, да еще в груди появилась острая боль.

– По-моему, ты опрометчиво выбрал суп с сельдереем, – предположила его супруга, безуспешно попытавшись придать своему голосу сочувственный оттенок; но ее слова все равно прозвучали равнодушно.

– Боюсь, проблема гораздо серьезнее, – произнес епископ с внезапным едва скрытым страхом.

Айседора почти не сомневалась, что если б могла разглядеть лицо мужа, скрытое сумраком кареты, то убедилась бы, что охвативший его страх настолько силен, что он близок к потере самообладания. Но она как раз порадовалась темноте. Ей не хотелось разделять эти переживания. Слишком часто Реджинальда охватывали пустые, беспричинные страхи.

– Расстройство пищеварения порой вызывает весьма неприятные ощущения, – невозмутимо заметила женщина. – Надо только немного потерпеть, не придавая им серьезного значения. Тогда боль пройдет, не причинив никакого вреда, а излишняя озабоченность может привести к бессоннице. Прошу тебя, не волнуйся.

– Ты вправду так думаешь? – спросил Андерхилл.

Он не стал поворачиваться к жене, но она почувствовала, как он воодушевился.

– Естественно, – успокаивающе ответила Айседора.

Остаток пути до дома супруги проехали в молчании, хотя она остро чувствовала страдание мужа. Оно колыхалось между ними, подобно третьему призрачному спутнику.

* * *

Случайно проснувшись ночью, миссис Андерхилл увидела согбенную спину Реджинальда, сидевшего на краю кровати с пепельно-бледным лицом. Его левая рука бессильно повисла, точно парализованная. Айседора мгновенно закрыла глаза, мечтая вновь погрузиться в прерванный сон. Ей снились морские просторы и легкий плеск волн, бьющихся о борт лодки. Она живо увидела там Корнуоллиса – он стоял, радостно улыбаясь, подставив лицо свежему ветру. В любой момент он мог обернуться и встретиться с ней взглядом. Возможно, Джон что-то скажет, но скорее всего промолчит. Между ними царило понимающее молчание, разделенная глубочайшая радость не нуждалась в словах.

Но совесть не позволила женщине наслаждаться морским пейзажем. Она сознавала, что рядом сидит страдающий от боли Реджинальд. Вновь открыв глаза, Айседора медленно приподнялась с подушек.

– Я принесу тебе горячей воды, – сказала она, откидывая одеяло и вставая с постели.

Ее тонкая ночная рубашка ниспадала до самого пола, и этой летней ночью она не нуждалась в дополнительной одежде для тепла или ради скромности. В этот час в доме все давно спали.

– Нет! – сдавленно вскрикнул Андерхилл. – Не оставляй меня!

– Несколько глотков воды могут тебе помочь, – ободряюще заметила его жена, невольно проникаясь к нему жалостью.

Он выглядел ужасно: мертвенно-бледная кожа блестела от пота, а напряженное тело застыло, съежившись от боли. Супруга опустилась перед ним на колени.

– Не чувствуешь ли ты тошноту? Вероятно, за ужином тебе попалось что-то несвежее или плохо приготовленное…

Ничего не ответив, епископ продолжал сидеть, понуро уставившись в пол.

– Все пройдет, ты же знаешь, – мягко произнесла женщина. – Ты немного испуган, но подобные недомогания всегда проходят. Вероятно, в будущем тебе следует меньше думать о том, как бы не обидеть гостеприимных хозяев, и отказываться от большинства изысканных угощений, отдавая предпочтение лишь самым простым блюдам. Некоторым непонятно, как часто тебе приходится есть наравне со всеми гостями во вред себе, и в конце концов такие нагрузки могут стать чрезмерными.

Реджинальд поднял на жену потемневшие испуганные глаза, молчаливо умоляя о какой-то помощи.

– Хочешь, чтобы я послала за доктором Гарольдом?

Это был чисто риторический вопрос – просто надо было хоть что-то предложить. В лучшем случае их доктор мог посоветовать выпить настойку перечной мяты, как уже бывало в прошлом. И вообще унизительно было посылать за ним из-за какого-то вспучивания живота, пусть даже мучительно болезненного. Раньше епископ упорно отказывался от его помощи, сознавая, что из-за этого может лишиться должного уважения к своему высокому сану. Кто будет смотреть с благоговением на священника, не способного справиться с собственным пищеварением?

– Не желаю его видеть! – в отчаянии выдавил Андерхилл и всхлипнул. – Ты полагаешь, мне попалась какая-то дрянь за ужином? – В его тоне прозвучала такая безумная надежда, словно он умолял супругу подтвердить это.

Айседора догадалась: он с ужасом думает о том, что его мучения вызваны не обычным расстройством пищеварения, а серьезным заболеванием, заработанным в результате долгих лет мелких недомоганий. Неужели его жутко напугала какая-то острая боль? Или страдание и смущение от рвотных позывов, вышедших из повиновения внутренних физических отправлений, требующих дополнительного очищения и особой осмотрительности в дальнейшем? Неожиданно миссис Андерхилл стало искренне жаль мужа. Конечно, тайный ужас мог испытать любой человек, но особенно он сказывался на тех, чья жизнь строилась на собственной власти и огромном самомнении. В глубине души Реджинальд, должно быть, подозревал, какими безнадежно слабыми выглядели его попытки сохранить уважение окружающих. На самом деле он не воображал, что жена любит его, понимал, что она не испытывает той нежной страсти, которая могла бы дальше согревать их семейный очаг. Нет, ее удерживал рядом с ним только долг, но это было едва ли не унизительнее, чем выдача милостыни нищим, хотя, возможно, ее также радовало, что окружающие видели в ней достойную жену при муже, где ей и следовало быть. А как они в реальности прожили жизнь – в любви и согласии или без оных, – все равно никто никогда не узнает.