Ришелье - Франсуа Блюш

Постоянно неспокойная начиная с 1636 года Каталония открыто поднимает бунт 7 июня 1640 года. Она отказывается приносить требующиеся от нее жертвы. Оливарес быстро разбирается в опасной ситуации. Его верная Кастилия обескровлена; государство на пути к банкротству; Аррас, осажденный в июне, вынужден капитулировать 9 августа. Каталонское восстание, вызвавшее военное вмешательство, открывает границу для французских войск, более чем на два года обрекая на неудачи армию Филиппа IV.

Оказавшись под угрозой уже на двух фронтах — в Барселоне и Артуа, — Оливарес теперь видит, как из-под власти его короля выходят Португалия и ее колонии. Каталония всегда была неприязненной (и таковой осталась); Португалия же на протяжении всех шестидесяти лет своей аннексии оставалась враждебной. Если Оливарес и удивлен восстанием в Португалии, то исключительно из-за недостатка трезвости, порожденной многими заботами. «Он был потрясен, узнав, что группа дворян посадила на трон Жуана IV [герцога Браганса] (1 декабря 1640 г.)» (Вероник Жерар); 16 декабря новый король торжественно вступил в Лиссабон. С этого момента события ускоряются. Каталония обращается за помощью к Людовику XIII. 23 января 1641 года кортесы низлагают Филиппа IV, а затем передают титул графа Барселонского королю Франции. 4 декабря 1642 года маршал де Ла Мотт-Уданкур, вице-король Каталонии, торжественно въедет в Барселону. 9 сентября 1641 года испанские войска выведены из Перпиньяна.

Фортуна отказывается поддержать графа-герцога Оливареса. На сей раз — в который уже раз — она помогает Ришелье.

Существует «Реестр тех, кто командовал войсками, начиная с осады Ла-Рошели», выпускавшийся благодаря кардиналу и для него вплоть до 1642 года. Этот текст, иногда грубый и неожиданный, дает возможность понять, «как Ришелье выбирал своих генералов» (герцог де Ла Форс). Автор «Истории кардинала Ришелье» восхищается в ней «суждениями, сформулированными в столь непреклонном и ярком трактате», «четким и решительным тоном», безапелляционными приговорами, достойными такого «великого министра», такого «великого ума». Однако не следует забывать, что военачальников назначал король: тем не менее, если «в армии насчитывалось мало хороших военачальников», то, возможно, в этом упрекали министра-кардинала? Иногда, но не всегда.

Похвалы (довольно редкие) и ругань (частая) в «Реестре» от января 1642 года выявляют мысли и настроение Ришелье: решения в отношении генералов и адмиралов указывают на суровость их автора. Они сочатся желчью в ущерб восхищению или признательности, правде и интеллектуальной порядочности. В записках об умерших, сосланных или впавших в немилость военачальниках, которые преданные секретари кардинала сохранили, как того требовал порядок, заметна явная и чрезмерная злопамятность.

Необходимо ли было для государства и армии беспощадно обвинять десятки казненных? Например, Монморанси, Шомбера, Эффиа и Марильяка, всех умерших за десять лет?

Монморанси: «Много сердца, мало характера, неверен до конца».

Марильяк: «Бесчестен и неверен».

Было ли необходимо обвинять Туара, бывшего фаворита Людовика XIII, героя Сен-Мартен-де-Ре, маршала Франции, павшего в бою в 1636 году на службе Савойскому дому? Вынудив короля лишиться услуг «бравого Туара» — не имеющего себе равных в осадной войне, — Ришелье упорствует в своей ненависти и в посмертном документе называет его «хитрым, амбициозным, бестолковым». С генералами, умершими в 1638 и 1639 годах, обошлись не лучше: и с маршалом де Креки («отважен, но поведение неустойчивое, ленив и не слишком прилежен»), и с графом Кандаль (Эперноном) — «очень небольшой талант», и с бравым герцогом де Роганом — «мало отваги и никакой верности».

Злая участь не обошла даже Бернхарда Саксен-Веймарского. «Великолепный полководец (довольно трудно было бы это не признать), но, кроме него самого, никто другой в этом не уверен».

С умершими в 1641 году кардинал обошелся не лучше. Надгробная речь герцогу Суассонскому, бунтовщику и победителю, убитому при Ля-Марфе, звучит едва ли хвалебно: «Принц с красивой внешностью и минимумом потребностей, с дурными намерениями и против короля, и против государства». Что касается Сен-Прёйля, чью неустрашимость воспел Понти, то он осужден следующим образом: «Бравый, отважный и горячий, но столь плохо управляемый, что правосудие и строгий государственный порядок не могли позволить, чтобы он оставался на своей должности»… а также в живых.

Еще неубитые генералы также не имеют права на снисходительность. Ла Форс слишком стар, чтобы служить. Герцог Ангулемский, «старый полководец» королевской крови, представлен как рутинный и безынициативный военачальник. Месье, брат короля, герцог Орлеанский, имеет «много ума и познаний», но «не слишком прилежен». Герцог де Лавалетт (Эпернон), разбитый в Фонтараби, «не только не способен, но и не расположен к руководству и склонен к измене» (его уже сослали). Второй маршал Шомбер «смел и отважен, но не способен руководить большим войском». (Ну и ну!) Что касается Ранзо, он «смел и мужественен», но является хроническим пьяницей.

Особенно несправедлив Ришелье, когда пригвождает к позорному столбу архиепископа Бордо Анри де Сурди, вернувшего Леринские острова и Гветарию, но потерпевшего неудачу в Таррагоне. Несмотря на свои «блестящие качества стратега и тактика» (Этьен Тайлемит), бывший «глава Королевского Совета в морском флоте» имеет право лишь на такое прискорбное определение: «Известный плут, злодей, неспособный (sic!) руководить, завистник и сплетник, фанфарон, не слишком храбрый, противоречивый и абсолютно неверный».

После подобной гекатомбы кардинал обнаружил лишь девять высших офицеров, способных руководить кампанией 1642 года. Пятеро из них имели большую ценность: герцог Бульонский (король простил ему Ля-Марфе, но не знал, что герцог войдет в заговор с Сен-Маром), отважный адмирал Майе-Брезе — племянник Ришелье, будущий маршал де Гебриан (соперник герцога Саксен-Веймарского), смелый граф де Аркур, лотарингский принц; не забудем также юного и блистательного виконта де Тюренна, кадета герцога Бульонского. Четверо других не представляли собой ничего особенного. Это были: Франсуа дю Алье, будущий маршал де л’Опиталь, Ла Мотт-Уданкур, вскоре ставший маршалом и вице-королем Каталонии, и, наконец, юный маршал де Грамон (граф де Гиш) и маршал де Ла Мейлере, кузен кардинала.

Если допустить, что Ришелье практически в одиночку выбирал военачальников армии в 1642 году, что мы должны думать о его выборе? Вполне очевидно, что он проявлял злопыхательство человека, не склонного к прощению. Он беззастенчиво практиковал кумовство — как минимум, в одном случае из трех, он покровительствовал одновременно выдающимся полководцам и посредственным генералам; выходит, что человек сильных страстей, воспевающий разум, порой способен был удовлетвориться компромиссом.