Последняя сказка цветочной невесты - Рошани Чокши

как они начинают растворяться. Каждый раз, когда её ладонь задерживалась на моей голове, когда она обнимала меня за плечи или позволяла вдыхать жжёный аромат её кожи. Через несколько мгновений она узнает меня и улыбнётся, а я сознаюсь ей во всём, и её улыбка увянет. Я увижу, как её рот раскрывается, услышу её звериный вой, длящийся до тех пор, пока приедут полицейские машины, и лучи фонарей не выхватят зубы Индиго, а железные обручи не сомкнутся на моих запястьях.

Я открыла дверь.

– Тати?

Она сидела в кровати, глядя в никуда. Её глаза были уничтожены, но внимание – чётко сосредоточено, когда я вошла. Она пребывала в ясном сознании, и я готова была пасть ниц, только чтобы этот последний миг ясности, когда она узнавала меня и любила меня, продлился бы хоть на минуту дольше.

Тати принюхалась, и мускул на её щеке дёрнулся от отвращения.

– Я чую на тебе запах твоих грехов, дитя, – проговорила она. – Что же ты наделала?

Я подошла к ней, опустилась на колени у её постели и склонила голову. Голос у меня дрожал.

– Тати, мне нужно рассказать тебе кое-что. Это случилось, когда мы пошли в Иной Мир.

Тати вся сжалась на своих подушках, стиснула в кулаках покрывало. Её начало трясти, и хотя её ладонь лежала в паре дюймов от моей, я не смела дотронуться. Не хотела увидеть её отвращение.

– Песнь одного из сердец прервалась.

– Клянусь, это был несчастный случай.

Слёзы покатились по коричневой коже Тати. Она всхлипывала почти целую минуту, прежде чем крепче стиснула свои покрывала и кивнула.

– Несчастный случай, – хрипло повторила она. – Я верю тебе, дитя. Знаю, что ты не хотела. Откуда тебе было знать? Ты никогда не хотела ничего плохого.

Тати повернула ладонь вверх. Я не могла говорить. Помнила, как мать на прогулках вот так же протягивала мне руку. Предлагала себя, как живое звено, что отметит меня и даст понять, что я чья-то. Я схватила Тати за руку, вжалась лицом в её ладонь и плакала. Она вздыхала, другой рукой гладя меня по голове.

– Ах она бедное дитя, – сказала Тати. – Она этого не заслужила. Ты же знаешь, я её тоже любила, но ты – моя кровь, и я всегда буду тебя беречь.

Я разрыдалась сильнее, испытывая отвращение от собственного восторга, даже более сильного, чем чувство облегчения.

Иногда я мечтала о том, что бы случилось, если бы Индиго ушла и у Тати осталась бы только я и только меня ей оставалось любить. Мечтала, как она позволит мне прильнуть к ней, а спустя много лет тихо признается: «С самого начала я бы выбрала тебя».

– Я сохраню твои тайны, Индиго, – проговорила Тати. – Сохраню твои тайны до тех пор, пока они не отравят меня, но тебе нужно уехать. Сейчас же. Лазурь хотела сбежать – так мы и скажем миру. – Тати облизнула губы, кивая сама себе. – Никто не станет её искать, но ты никогда не должна сюда возвращаться. Никогда. Честно говоря, дитя, я благодарна своей слепоте, потому что не знаю, сумела ли бы я снова взглянуть на тебя.

Медленно я подняла голову. Попробовала снова произнести своё имя, но оно застряло. А когда я вздохнула, то ощутила лишь запах яблок. Единственный запах, который я ощущала, был её.

– Я… Я…

– Знаю, ты сожалеешь, – сказала Тати. – И мне тоже очень жаль.

Я с отвратительной отчётливостью осознавала механизмы, что заставили меня подняться и выйти из комнаты – каждый мускул, поднимающий мои кости, каждую вспыхивающую внутри нейронную связь, каждый толчок крови, танцующий в сердечных камерах. Я была машиной, брошенной на милость моих телесных частей, которые никто не сочтёт моими собственными.

Осев под дверью Тати, я притянула колени к груди. Гудение в моём черепе стало громче, и наконец я осознала любовь Иного Мира. Он пытался дать и мне, и Индиго то, чего мы больше всего желали. Закрыв глаза, я вспомнила яростный дикий взгляд распахнутых глаз Индиго: «Я никогда не оставлю тебя, а ты не оставишь меня…»

Медленно я поднесла руки к лицу. Я не помнила, всегда ли они были такими – резко очерченными, бледными, пальцы – маленькими, не пухлыми и не длинными – или они тайно принадлежали и Индиго. Её набросили на меня, словно саван? И это сделало меня достойной прощения, любви?

Тогда я ещё не знала, что этот вопрос будет преследовать меня, словно призрак. Что то и дело я буду думать, было ли отвержение самой себя – величайшим благом, которое мир мог даровать мне, ибо тогда и только тогда я могла бы получить хотя бы подобие любви.

Сидя одна в коридоре, я коснулась концов своих волос. Я обменяла их длину на все воспоминания о свободе, но была так небрежна в формулировке. Мне оставили всё и ничего. Я была свободна и вместе с тем – навсегда в ловушке. Я стала смешением множества оттенков синего.

Я была многим, но больше не была Лазурью, и возможно – никогда уже не стану.

Глава тридцать четвёртая

Жених

Разрушение заклятия – не что иное, как перемещение света. То, что прежде было невидимо, теперь можно увидеть во всём богатстве сияния. В тот миг, когда я произнёс истинное имя своей жены, я заглянул сквозь ослепительный свет разрушенного заклятия и увидел своего брата.

Он держал меня за правую руку. Левая была вывихнута, после того как отец наступил мне на запястье. Перед нами были распахнуты двери кедрового шкафа. Зимние пальто и шубы зависли, настороженные и тёмные, как декабрьские деревья.

Мы сбежим навсегда.

Я выждал до полуночи и снёс брата вниз по ступеням. Велел ему собрать его любимые сладости, запаковать лучшие его игрушки и завернуть в старое кухонное полотенце. Он тихо ухмылялся нашей новой игре. Он был слишком юн и не помнил вчерашнее. Его не били, только схватили за шкирку, словно котёнка, и швырнули в воздух, а потом он упал. Когда это случилось, он посмотрел на меня, а я заставил себя рассмеяться, и это сообщило ему, что не было причин плакать.

– Иди внутрь, – я указал в темноту шкафа. – Я найду тебя, и мы отправимся к фейри. И каждый день будем на улице.

Он обвил меня за пояс пухленькими ручками, и я обнял его в ответ.

– Мы всегда будем вместе.

Когда он оказался в безопасности в темноте, я пошёл собирать собственные вещи. Но на полпути по