Ветер разлуки - Соня Мармен

– Так это неприятно? Тебе не нравится… ну, делить ложе с мужем?

– Нет, ты все неправильно поняла. Просто в первый раз все происходит слишком быстро, если ты понимаешь, о чем я… Хотя нет, откуда бы тебе это знать? Господи, сама не верю, что говорю с тобой о таких вещах!

– Мадо, продолжай!

– И исповедоваться нам завтра придется обеим, да?

– Обещаю, мы так и сделаем. Ну же!

– Потом все становится намного лучше. Мужчина ведет себя терпеливее, они с женой лучше узнают друг друга. Ты даже представить себе не можешь, до чего это стыдно – в первый раз показаться супругу обнаженной! Мне хотелось умереть на месте, правда-правда, Иза!

Изабель села на кровати. Едва заметное движение за окном привлекло ее внимание. Она чуть повернула голову и успела увидеть, как закачались занавески на окне мсье Пеллетье. И правда, хватит разгуливать по дому полуодетой! Она наклонилась, чтобы подобрать с пола пеньюар, и взгляд ее упал на маленький флакон с духами, которые подарил ей Николя. Приятное тепло разлилось по ее телу, стоило только вспомнить их последнюю встречу. Тогда он поцеловал ее в первый раз…

Они ужинали с Николя в «Ля Канардьер». Незадолго до полуночи он повез ее в своей карете домой. Но небо было такое красивое, а ночь – такая теплая, что он попросил кучера остановиться, чтобы они с Изабель могли прогуляться под звездами. До военного лагеря в Пуант-Леви было рукой подать, и с того места, где они стояли, можно было рассмотреть яркие точки костров, но, к счастью, это не мешало им ощущать себя единственными людьми в этом мире. Как истинный джентльмен, Николя снял камзол и накинул его на плечи Изабель. Пальцы его коснулись девичьей шеи, пробежались по плечу. Изабель затаила дыхание, но ни он, ни она сама не нашлись что сказать. Они просто стояли и смотрели друг на друга.

Потом она закрыла глаза и почувствовала, как его теплое дыхание касается ее щеки. Он произнес ее имя, словно бы спрашивая у нее согласия. И тогда она подставила ему губы…

Изабель улыбнулась, вспомнив дерзкие прикосновения рук Николя, которые она раз за разом тихонько отталкивала. Может, сам факт, что он позабыл о приличиях, так взволновал ее? Или же руки мужчины, ласкающие возлюбленную, приобретают магическую силу, которая заставляет разум умолкнуть? К счастью, ей удалось оставить все в рамках приличия. Что бы он о ней подумал, позволь она зайти дальше? Хотя, с другой стороны, почему воспитанный и образованный мужчина позволяет себе такие поступки? Как все это сложно… И все же удовольствие, которое она испытала, окрылило ее…

– А что при этом происходило с твоим телом? – спросила она у Мадлен, которая тоже думала о своем. – Ощущение такое, будто бабочки щекочут низ живота, верно?

– Бабочки? Ну, можно сказать и так.

Изабель подумала, что в тот момент у нее словно бы появилось много-много крыльев, которые уносили ее все выше и выше… Если один поцелуй и мимолетная ласка могут так взволновать ее кровь, что говорить об остальном?

– А когда он с тобой… ну, делает эту штуку, что ты чувствуешь?

Мадлен покраснела и попыталась ущипнуть кузину за щечку, однако та вовремя увернулась.

– Вот бесстыдница! И как только у тебя язык повернулся…

И девушки прыснули со смеху.

* * *

Из комнаты дочери доносился веселый девичий смех. Шарль-Юбер сидел у себя в кабинете и с задумчивым видом постукивал по бювару кончиком пера. После трапезы Жюстина традиционно проводила в гостиной еще пару часов за чтением или вышиванием. Ти-Поль возился с Мюзо или же играл в войну с воображаемым противником-англичанином, если Батисту было некогда поиграть с ним в шахматы. Мадлен с Изабель прятались в спальне – это стало своего рода ритуалом. Сам же хозяин дома, выпив крошечный стаканчик сливовой наливки в обществе супруги, закрывался в своем кабинете, который располагался непосредственно под комнатой дочери, и приводил в порядок деловые бумаги.

Шарлю-Юберу очень нравилось слушать, как девушки читают наизусть басни Лафонтена или же играют в шарады. Бывали моменты, когда их смех наполнял дом, заставляя его забыть о финансовых неурядицах. Неделю назад его уведомили, что судно «Жюдисьёз» захвачено английскими пиратами недалеко от островов Сен-Пьер и Микелон. А ведь он все свои сбережения вложил в этот корабль, построив и оснастив его оружием ради того, чтобы торговать с Антильскими островами! Предполагалось, что после первого же рейса «Жюдисьёз» принесет ему прибыль, равную четвертой части затраченных на него средств. Но если слухи не врут, это происшествие станет началом его разорения. Планировалось, что по возвращении с Антильских островов судно оставит свой груз на острове Сен-Жан[80], откуда часть его отправится во Францию. Остаток товаров на барках перевезут в хранилища на северном побережье, а уже оттуда, по земле, – в Квебек.

Маршрут представлялся длинным и рискованным, однако это была единственная возможность получить товар. Но теперь англичане заблокировали устье реки, поэтому доставить что-либо в Квебек не удастся…

Цифры в расчетной книге плясали в мерцающем свете свечи. Внизу каждой колонки стояла сумма, и все они казались Шарлю-Юберу смехотворными. Поправить дела не представлялось возможным – запасы товара таяли едва ли не на глазах. А клиенты требовали обещанного: урсулинки – свою патоку, оливковое масло и вино; мадам де Бобассен – ананасы, кофе и сахар… Если товара не будет, придется вернуть деньги. Но вот откуда их взять? Разумеется, у него оставалась некая сумма в так называемых «карточных деньгах»[81], однако теперь эти деньги стоили ровно столько же, сколько бумага, на которой они были напечатаны. Еще у него оставалась бригантина «Изабель», она обычно забирала товары с торговых кораблей, которые становились на якорь близ острова Руаяль[82]. Но после падения Луисбурга судно стояло во фьорде Сагеней и больше не приносило прибыли.

В общем, в последний год он чувствовал себя менее уверенно и в финансах, и в плане морали. Расследование продвигалось стремительно: проверяющие изучали расчетные книги интенданта, требовали подробнейших докладов обо всех тратах. Неужели эти идиоты не понимают, что благодаря таким, как он, дела в колонии шли довольно успешно? Он саркастически усмехнулся, но тут же лицо его снова приняло мрачное выражение. Совсем недавно он осознал, что если колония погибнет, то вина за это снова-таки ляжет на их плечи. Ради славы и лавровых венков они разрушили фундамент, на котором она держалась, нашествие англичан довершит дело. Армия нуждалась буквально во всем – в оружии, боеприпасах, хлебе. У солдат не осталось ничего, даже надежды. А так называемые сливки общества колонии, наоборот, жили в умопомрачительной роскоши, проворачивая мошеннические сделки и растрачивая казенные деньги…