Франсуаза Саган - Жан-Клод Лами

«Я очень привязан к Франсуазе Саган, однако я не читал ни одной из ее книг, кроме сценария по мотивам “Здравствуй, грусть!”. Я так глубоко понимаю ее, что подсознательно боюсь не найти в ней ожидаемой глубины. Я вбил себе в голову — быть может, ошибочно, — что она пишет для женщин.

Франсуаза казалась мне постоянно неудовлетворенной, постоянно находящейся в поисках чего-то. Эва Гарднер, Рита Хэйворт под французским “соусом”.

Я часто с удовольствием встречаюсь с ней, но у меня никогда не было желания ее читать…»

Эти строки из автобиографии Омара Шарифа опубликованы «Этернель маскюлэн»[383]. Этот знаменитый переводчик «Доктора Живаго» разделял страсть Франсуазы к игре и к лошадям, что их и сблизило в Довиле. Во время их пребывания в Нормандии их интересы сконцентрировались вокруг казино, поля для скачек, торгов годовалыми жеребятами.

У египетского актера была знаменитая мать, игравшая лично с королем Фаруком, который в сентябре 1956 года встретился с молодой романисткой за столом баккара в казино Монте-Карло. Ее игровой опыт составлял три месяца. Она не умела играть взакрытую и невольно смухлевала, когда пыталась собрать туза и семерку. Фарука чуть не хватил удар. «В тот вечер я, конечно, выиграла, однако же не припомню другого случая, когда бы мои выигрыши сопровождались таким конфузом», — говорит она, вспоминая этот эпизод[384].

Бернар Франк также был заядлым игроком. Сидя в августовский вечер 1960 года в своей студии на улице Сен-Пэр, он решил навестить свою подругу Саган в Экомовиле. Франк не стал менять пять фишек номиналом по сто франков, которые лежали у него в кармане, взял такси и, на свое несчастье, остановился в Довиле, в двенадцати километрах от усадьбы Саган. Остановка у казино стала для него роковой. Ближе к утру он оставил там чек на восемь тысяч франков, который нужно было погасить в течение недели.

Приехав в усадьбу, он увидел на входной двери записку: «Бернар, мы рады, что ты решился на эту героическую вылазку. Мы очень устали и не можем больше ждать. До завтра, целую нежно». Он мечтал только об одном — выспаться. Разумеется, Франсуаза Саган помогла ему. Бертран Пуаро-Дельпеш, который был там вместе с Жан-Полем Фором и Жаком Шазо, вспоминает, что романистка увезла всех есть креветки в Онфлер, а потом отправилась в казино Довиля, где оплачивала и рвала чеки, которые выдал Франк, и без особых усилий отыграла его долг. «Франсуаза даже выиграла приличную сумму, из которой выделила пятьсот франков, чтобы сделать покупки к обеду», — уточняет он.

Усадьба Брейль представляла собой красивое, но без особых излишеств строение. Там подавали очень вкусный куриный суп с домашним рисом, но особенно хороша была атмосфера нежности и дружеской близости, царившая там, где находилась Франсуаза. Маленькая деревенская гостиная, очень плохо обставленная, где в августе топили для красоты камин, была в каком-то смысле сердцем этого жилища. Там играли в карты, в джин, покер, бридж, белот, по настроению приглашенных или заехавших проездом. Там бывала певица Барбара, для которой Франсуаза купила пианино «Плей-ель», кутюрье Ив Сен-Лоран в сопровождении Пьера Берже, приезжавший обдумать свои будущие модели, или Джеймс Джонс[385], автор «Отныне и во веки веков», который провел там месяц.

Эти постоянные шумные приезды и отъезды не всегда нравились Марку и Фернанде, супругам, смотревшим за домом, которые видели, как в Экомовиль приезжали все до последнего члены «jet society», чья воинственная светскость находила отражение на страницах международных журналов «Вог» или «Зе Бест», журнала Массимо Гарджиа, итальянского плейбоя, за которого Франсуаза чуть не вышла замуж. «В 1973 году мы собирались пожениться, — говорит он, — этот год для каждого из нас оказался тяжелым. Мы поддерживали друг друга».

Возмущенная статьей в еженедельнике «Минют», посвященной состоянию ее здоровья, романистка сообщила о своем намерении покинуть Францию и окончательно обустроиться в Ирландии.

«Ирландия, — говорит она, — это страна, где защищена свобода каждого. Там я смогу написать хорошую книгу, до сих пор я писала только приятные».

В мечтах Франсуаза Саган видела себя едущей в запряженной лошадью нарядной повозке. Увы! Повозка на самом деле оказывалась не из крашеного дерева, а из пластика, без подножек и с совсем маленькими окошками. Среди ее друзей, вместе с ней была Эльке, пикантная брюнетка, которая работала на немецком телевидении в Мюнхене. Франсуаза остановила выбор на домике береговой охраны и взяла напрокат разбитую колымагу.

В программе развлечений визит в паб, прогулки верхом, чтения, ловля лососей, шумные партии в гольф. На краю поля перед домом вся компания развлекалась тем, что отмечала путь колышками с повязанными на них белыми платками. Последний раз она играла в гольф в шикарном клубе в Германии. По неопытности она «пропахала» игровую площадку, к большому неудовольствию директора. «Хоть раз у вас сделают канавки…» — парировала Франсуаза.

Вначале казавшаяся неудачной поездка в Ирландию закончилась сумасшедшим весельем, но, разумеется, ни за что на свете Франсуаза не согласилась бы остаться жить здесь или в каком-либо другом месте за границей.

Во время путешествия она часто любуется прелестью закатов, ей доставляет удовольствие изысканный ужин с тремя или четырьмя сведущими людьми, разговаривая с которыми, она может получить представление о стране. «Ей не нравится гулять, как это делают все туристы, — говорит Пегги Рош. — Она не любит посещать достопримечательности и предпочитает читать в отеле, в тишине, без телефона. На Сейшелах она пыталась найти казино с американской рулеткой». В апреле 1987 года романистка, которая никогда до этого не плавала в круиз, что удивит читателей «Женщины в гриме», ступила на борт пакетбота, отправлявшегося в недельное плавание по Адриатическому и Эгейскому морям из Венеции.

Город дожей принадлежит миру ее наваждений, где обретаются поэзия, воображение, элегантность, — значит, сама красота. В первый раз она испытала такое эмоциональное потрясение, когда в 1954 году еженедельник «Эль» предложил ей попутешествовать по Италии и сделать репортаж. Возвращение в Венецию в конце путешествия Франсуаза Саган восприняла как внезапное проявление скрытой реальности:

«Когда возвращаешься, поражает серовато-голубоватый рассвет над этим городом, еще сонным, погруженным в волны тумана. Приближение по морю к Венеции — это что-то совершенно особенное. Это прибытие должно восхитить варваров и заставить расступиться их лодки; все эти торговые улочки, широкие и тихие, весь этот большой порт, такой открытый и такой уязвимый, опасный в своей неподвижности, постепенно сужающийся — эстуарии становятся проспектами, бульварами, улицами, потом улочками, и, наконец, можно только догадываться о существовании какого-то места, где произошло убийство, трагического тупика, какой-то великолепной западни…»[386]