Как мы умираем. Ответ на загадку смерти, который должен знать каждый живущий - Кэтрин Мэнникс
Шрифт:
Интервал:
Так и произошло знакомство доктора психиатрии и официантки из бара. О джазе он знал совсем немного, но сразу распознал, что прикасается к великому. Билли-Элла была рада поставить свои записи тому, кто мог оценить бархат ее молодого голоса и пронзительные джазовые баллады о любви и потере. Ее новый друг, в свою очередь, наконец обрел музыкальную гавань, где мог пережить отсутствие Малера. Так зародилась краткая, но глубокая дружба двух пациентов, мысленно танцующих джаз последние недели своих жизней, полная обоюдной поддержки. Я была поражена, насколько они были похожи в любви к музыке, хотя и разных жанров, преданности семье, службе Национальной системы здравоохранения. Почти физически ощущалось, что их встреча на краю жизни была предначертана судьбой.
Обычно я не хожу на похороны своих пациентов, ведь это может стать частью моей работы, но в этот раз я почувствовала особую связь со своим бывшим преподавателем. В крематории я узнала в лицах скорбящих многих из моих медицинских собратьев. Мы провожали его стоя, гроб несли под Пятую симфонию Малера. Об этом человеке, прожившем долгую и счастливую жизнь, было рассказано множество историй. И как это часто бывает на похоронах, та часть, которую мы знали, была всего лишь верхушкой айсберга: он давал приют бездомным подросткам, занимался греблей в университете, основал одну из первых подростковых психиатрических практик в стране, играл на альте в полупрофессиональном оркестре (А! Адажиетто в Пятой симфонии Малера!). Когда гроб погрузили, и мы поднялись, чтобы покинуть праздник его жизни, сольный саксофон заиграл ноты мелодии Билли Холидей, его последней, новой страсти. Она звучала как Билли Холидей, но, возможно, это был голос официантки из бара.
Я написала эту историю сразу после произошедших событий. С тех пор прошло много лет. Тогда я была начинающим доктором, молодой замужней женщиной и мамой, и мне предстояло многое узнать о жизни. Кажется, эта семья научила меня целым главам жизни.
Вот какая история. Впервые я присматривала за Питом, когда ему только диагностировали редкую разновидность рака и прооперировали, что произошло больше десяти лет назад. Тогда он был привлекательным молодым мужчиной и отцом двух маленьких сыновей, которые верили в то, что их отец непобедим. Прогноз был очень плохим, и сейчас, шесть лет спустя, это было заметно. Его опыт стал одной из причин, по которой я решила изучать паллиативную медицину и лечение рака. Я думала о Пите, о его маленькой сильной жене, о красивых, ни в чем не виноватых мальчиках множество раз, когда присматривала за ним в хирургическом отделении несколько месяцев спустя с того момента, как стала врачом.
Расскажу всю предысторию. Пит был тяжелым водолазом[45] 45, по несколько недель работая вдали от семьи. Дома он был преданным отцом, увлекался футболом, играя в команде из пяти человек. За любимым местом у барной стойки в пабе он встречался с друзьями по школе — они говорили о жизни: об угольных шахтах, кораблестроении, нефти и газе, тяжелой промышленности, поглотивших прыщавых подростков и превративших их в стариков. Пит никогда не был прыщавым подростком, он был местной звездой, разбив сердца многих девушек, когда женился на подруге детства Люси. Пит был не только привлекателен и харизматичен, но и уверен в своей красоте. Медсестры задерживались в его палате, принося лекарства или обеды. Он всех приветствовал улыбкой бирюзовых глаз с морщинками.
Но у него были проблемы с мочеиспусканием, которые, как оказалось, были следствием большой опухоли возле мочевого пузыря. Много лет назад, оперируя Пита, хирург обнаружил огромную опухоль в его тазовой области, большую часть которой удалил, опасаясь, что может задеть нервы, отвечающие за контролирование мочевого пузыря и сексуальную жизнь. Это были действительно плохие новости. Их сообщили ему на следующий день. Хирург попросил удалиться весь персонал женского пола, направился к дверям, и, уже взявшись за ручку, обернулся на Люси и Пита и сказал: «Кстати, вы можете остаться импотентом», после чего дверь за ним закрылась. Шок на лицах Люси и Пита — это последнее, что я тогда увидела. Но как только закрылись одни двери, открылись другие с надписью: «Медицина такой быть не должна». Так я поняла, что моя карьера будет связана с общением с пациентами.
Порой ремиссия болезни заставляет пациента поверить, что в будущем он снова поправится, даже если это не так.
Опухоль Пита была редким случаем — она могла достигать гигантских размеров, распространяя метастазы в другие части тела, особенно в легкие. Ее можно было полностью вылечить в случае обнаружения на ранней стадии и удаления хирургическим путем. Рентген грудной клетки Пита был чистым, КТ[46] всего тела (в те времена это было в новинку) показала, что метастазы отсутствуют. Хирург надеялся, что удаление опухоли может дать эффект, даже если это грозит Питу пожизненным использованием катетера и отсутствием эрекции. Две недели спустя после операции, Питу позволили провести выходные дома, но с катетером. Вернувшись в больницу, он тут же радостно сообщил мне и краснеющей медсестре, что «все остальное» у него тоже работает — «в отличном рабочем состоянии». Медсестра убежала. Он подмигнул. Люси взяла его за руку. Уходя из комнаты, я чувствовала, как по моим щекам бегут слезы.
Три месяца спустя Пит вернулся к работе. Ему был не нужен катетер, сексуальная жизнь была в полном порядке, и ему разрешили нырять через шесть месяцев после операции. Он был смуглым, сияющим и уверенным в себе, чего нельзя было сказать о Люси — она сидела рядом и сжимала его руку, готовая к любым плохим новостям. Но когда рентген в очередной раз показал, что легкие чисты, она выдохнула и улыбнулась. Я поняла, как Пит в нее влюбился.
Перемотаем на шесть лет вперед. Случай с Питом помог мне сделать шаг в сторону паллиативной медицины, и теперь я — стажер. Мой консультант просит меня посетить на дому пациента по запросу медсестры из центра Макмиллана. Пациент — мужчина с редким типом опухоли, которая сдавливает нервы тазовой области. Он произносит его имя, и мое сердце падает. Я снова вижу лица Пита и Люси в момент, когда закрывается дверь, и снова начинаю волноваться за них. Я соглашаюсь прийти.
Глаза Люси полны слез, когда она открывает двери.
— Я не могла поверить, что это вы, когда медсестра назвала ваше имя. Пит так рад. Мальчики до сих пор помнят, как раскрашивали картинки вместе с вами в больнице.
Она даже еще меньше, чем я запомнила: напряжена, как оголенный провод, губы поджаты, уголки их опущены; одежда сидит мешковато на ее крошечном теле. Она проводит меня наверх, где в полосатой пижаме сидит худой бледный мужчина, у которого яркие глаза Пита и впалые щеки. Он похож на узника концентрационного лагеря, но когда улыбается, годы словно уходят, и я снова узнаю своего пациента.
Пит вспоминает старую шутку:
— До сих пор в рабочем состоянии, — говорит он, — но я быстро теряю силы, дыхание сбивается.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!