Незваный гость - Б. П. Уолтер

видел в глазах Мэттью ужас от оживающих воспоминаний. Рейчел, должно быть, ослеплена своим чувством вины, своей скорбью, своей любовью к покойному брату. Хотя, полагаю, она может думать так же про меня. Ослепленный чувством вины. Ослепленный любовью.

Я утыкаюсь лицом в ладони и тру глаза. Внезапно чувствую себя уставшим. Я думал, что все закончилось. Я думал, что освободился от этой путаницы.

– Так что, может быть, сейчас ты понимаешь, почему я желала смерти твоему мужу. Но на случай, если ты не до конца осознал, насколько глубока моя ненависть, добавлю тебе контекста. Я была счастлива, пока не появилась Колетт. Я открыла собственную студию фотографии и галерею в Брадфорде. Я сама обеспечивала себя. Но потом Джонни понадобилось занять денег. Он сказал, что сглупил и взял в долг у скользких типов. Конечно, я дала ему денег. Мне была невыносима мысль, что его изобьют какие-то отморозки из-за сотни фунтов. Но потом ему понадобилось еще. И еще. Его поведение стало настораживать. Как только я поняла, что происходит – наркотики, пьянство и причину всего этого – я отправилась на квартиру к Колетт. Поговорила с ней. Умоляла бросить его. Она сказала мне отвалить. Обозвала сукой, которая лезет не в свое дело. Сказала, что они любят друг друга. Что ж, эта любовь не закончилась ничем хорошим для них. И для меня.

Я продала галерею, чтобы оплатить реабилитацию Джонни, добавив большую часть родительских накоплений. Это не помогло. Он сбежал. И, конечно, улетел к ней в Норвегию. Он хотя бы сказал, куда отправился, что бывало не всегда, и дал мне шанс последовать за ним. Я несколько раз пыталась достучаться до него, но он каждый раз вел себя так, будто я ною и мешаю ему веселиться. Он сказал, что я позорю его перед новыми друзьями. Но я видела, как они смотрели на него, с его сильным йоркширским акцентом на фоне их аристократических оксбриджских гласных. Он хвастался первой партией клиентов в качестве персонального фитнес-тренера, а остальные ухмылялись, прикрываясь руками. Он достаточно позорился и без меня. Но я не оправдываю их снобизма. Я твердо уверена, что они точно так же относились бы к нему, даже будь он более сдержанным, менее гиперактивным. Он не учился в Итоне, не рос в таунхаусе в Челси или среди холмов в загородном поместье. Он был чужаком. Они все равно дали бы ему это понять.

Я качаю головой:

– Ты этого не знаешь наверняка.

Она закатывает глаза:

– Все еще защищаешь клан, да?

Я медленно выдыхаю, пытаясь контролировать свои эмоции.

– Перестань разделять людей так. Это политика идентичности чистой воды. А я терпеть не могу политику идентичности.

– Надо думать. Может потому, что ты с рождения обладал преимуществами, о которых другие могут только мечтать? Но да, поправь меня, если я не права. Мне нравится слушать нотации о привилегиях от миллионера с аристократическими предками.

– Ты могла не заметить, – говорю я сквозь стиснутые зубы, – Но я всю свою жизнь состою в отношениях с мужчинами. И не так давно мой так называемый привилегированный элитарный круг изгнал бы меня, если бы я выбрал быть верным себе, а не хорошим маленьким мальчиком, который женился бы на женщине, чтобы сохранять видимость приличий. Так что не смей думать, что мое положение в этой фантазии о богатых людях, в которую ты так упорно веришь, всегда было таким безопасным. Я каждый день своей юности жил с вероятностью стать изгоем. Мне просто очень повезло родиться тогда, когда я родился, а не на несколько десятилетий раньше. Но, конечно, все это не укладывается в картину, которую ты так отчаянно создаешь, так что не обращай внимания.

Рейчел сверкает глазами и упирается ладонями в стол. Ее голос становится похожим на лед шепотом.

– Могу я дать тебе совет? Прекрати бесить женщину, отбывающую твое наказание. Ты играешь с огнем.

Ее слова попадают в цель. Я ненавижу себя за это, но закрываю рот, глотая ответ, который очень хочу бросить ей.

Теперь ее лицо искажено страданием и гневом, и это выражение остается, когда она открывает рот, чтобы заговорить, но останавливается. Ей явно слишком тяжело озвучивать то, что она пытается произнести.

– Я сделала кое-что… непростительное, – говорит она, смахивая слезу в уголке глаза. – Мы сделали кое-что непростительное. Я, мама и папа. Мы отпустили Титуса. После смерти Джонни мы позволили, чтобы его забрал брат Колетт, человек, которого я никогда толком не встречала, и Колетт уехала домой с ними. В то время нам было слишком больно даже признавать существование ребенка. Мамин католицизм в сочетании с горем довел ее почти до сумасшествия. Следом были рак и химиотерапия. Не удивительно, что она не могла посмотреть в лицо реальности. Папа считал, что ребенку будет лучше расти в богатой семье. И, честно говоря, не думаю, что у него оставались силы бороться или хотя бы заботиться о маленьком ребенке. Когда я думаю о прошлом, то много о чем сожалею, но, думаю, мои действия тогда принадлежали не тому человеку, каким я являюсь сейчас. Смотреть, как у меня на глазах умирает мать – умирает сразу после смерти собственного сына, зная, что оставляет мужа и дочь, убитых горем… такое меняет тебя. Выворачивает наизнанку. Сейчас легко оглядываться назад и говорить, что, если можно было бы вернуть то время, я боролась бы за то, чтобы быть частью жизни нашего племянника и внука, нашей последней связующей ниточки с Джонни. Но подобные мысли сводят с ума. Если слишком долго зацикливаться на них. Может, так и произошло.

На мгновение я задумываюсь, закончила ли она. Гневное выражение теперь сменилось отсутствующим взглядом. У меня складывается ощущение, что я могу встать и уйти, а она и не заметит. Наконец она говорит:

– Полагаю, он рассказал тебе, как я узнала, что он сделал. Что я сфотографировала его. На самом деле это вышло случайно. Мне повезло, что мой тогдашний партнер подарил мне особенно хорошую камеру, по стандартам две тысячи пятого года. Он очень хотел, чтобы я вернулась к фотографии. Так что, будучи в Норвегии, я снимала в лесу, окружавшем гостиничный комплекс. И благодаря передовой для того времени полноразмерной матрице и разрешению 12,8 мегапикселей мне удалось сделать очень близкое извлечение из цифрового изображения в «Фотошопе» и расширить его до полноэкранного. Наверное, нет необходимости рассказывать тебе, что оно показало.

Она многозначительно смотрит на меня. Я киваю.

– Мэттью, – говорю я охрипшим от долгого молчания голосом.

Она кивает.

– Мэттью. Стоявшего там.