Замороженный мир - Дмитрий Емец

Кроме того, на одной стене чуланчика помещалась подробная карта ШНыра, а на другой – два больших, вертикально висящих ватмана. На первом ватмане карандашом были записаны имена всех живых шныров, а на другом, уже ручкой – имена всех шныров погибших.

Гай был занят. Он ластиком стирал одно из карандашных имен. Арно издали еще увидел, что оно из самого верха списка. Это означало, что погиб кто-то из старых опытных шныров. Стерев имя, Гай перешел ко второму ватману и стал аккуратно заносить имя во второй список.

– Видишь, Арно, какое дело! Всякий карандаш рано или поздно придется стирать, а ручку уже нет! В ручке есть постоянство, ручка – это уже навеки, – сказал он.

– Кто? – спросил Арно, пытаясь заглянуть Гаю через плечо.

– Меркурий. Верлиока всадил в него болт.

– Тело нашли? Распорядиться, чтобы привезли сюда? – засуетился секретарь.

– Это невозможно. Он так и нырнул с болтом в груди, – процедил Гай.

– А он точно мертв? – спросил осторожный Арно.

– Верлиока говорит, рана была смертельной. Но через болото он прорвался. И, кажется, я знаю, куда он спешил.

В голосе Гая прозвучала неприкрытая зависть. Арно понял, что все свои сведения Гай получил от опекуна. И о болоте тоже. А вот о том, что было на двушке, опекун знать уже не мог. Но куда мог прорываться умирающий, с торчащим в нем болтом шныр – об этом догадывались и Гай, и его опекун.

– А ведь сложный был мужик! Упрямый, как осел, вспыльчивый, перекрученный. Только так и мог в сердце двушки прорваться. Верлиока как специально ему подарочек подгадал… Но самое скверное, Арно, что Меркурий ранил рогрика! Выжег ему отверстие в боку!

– Что?! – охнул секретарь, и послушливое лицо его торопливо поменяло пять-шесть скорбных выражений, пока не остановилось на нужном.

– Да, Арно! Уж не знаю как, но этот раненый старик угадал его слабое место! Рогрик прочен, он существо не нашего мира, но пег в момент нырка намного плотнее. Рогрик от боли вертится на месте. Очень зол. Подманивает к себе инкубаторов и пожирает их, но я бы не сказал, что рана от этого затягивается. Чутье же он, кажется, потерял совершенно!

– Значит, он не сумеет пробить ход в болото? – забеспокоился Арно.

Гай скользнул взглядом по его лбу. Взгляд был холоден и липок, как позавчерашний бульон. Арно захотелось стереть его с себя. Он с трудом удержал руку.

– Не притворяйся слишком огорченным, дружок! А то в качестве утешения я отправлю в болото тебя, – сквозь зубы пообещал Гай.

– Я правда огорчен!

Гай усмехнулся:

– Не говори «правда», Арно! Когда ты говоришь «правда», это верный признак, что ты лжешь. Знаешь, если ребенок кричит: «Я не под кроватью!» – то искать его надо именно там. И еще – не следи за собеседником глазами. Это оставляет ощущение хитрости. И хотя лицо у тебя при этом всегда умное, поощряющее такое, верноподданное, мне хочется тебя прикончить.

Гай погладил ладонью крышку сундука. Арно почему-то ни с того ни с сего подумал, что крышка из сосны, а сосны – с двушки.

– Все же нырок Меркурия принес и нам некоторую пользу! Верлиока утверждает, что Меркурий сам подставился. Изначально Верлиока пикировал на двух всадников в одном седле, – продолжал Гай.

– Два всадника на одном пеге? – недоверчиво повторил Арно.

– На крупном жеребце с большим размахом крыльев. Верлиока заметил их в небе над рогриком и, выполняя мой приказ не оставлять живых свидетелей, атаковал. Путь ему преградил Меркурий, начался бой, и куда делись эти всадники, Верлиока не знает. Но он считает, что они ушли в нырок, потому что их пег несся к земле и уже не успевал встать на крыло.

– Чтобы два шныра ушли в нырок на одном пеге? Такое возможно? – засомневался Арно.

– Два всадника. Он не говорил «два шныра». Верлиока обычно очень точен! – поправил Гай. – Опроси всех берсерков, Арно, которые могли видеть их с земли. Эта пара очень меня занимает. Особенно если окажется, что из двоих хотя бы один не является шныром. В этом случае за ним не прилетала золотая пчела, и удивительно, как он сумел нырнуть и уцелеть.

– Приказать обшарить лес?

Гай кивнул:

– Да. Пусть проверят весь предполагаемый участок, где они могли уйти в нырок. Возможно, остались следы… У нас мало времени. Рогрик ранен. Если в ближайшие часы мы не укажем ему трещину в границе и не подведем его к этой трещине, то можем опоздать…

Идя к двери, секретарь услышал, как Гай взял что-то, стоящее у стены в чуланчике.

– Арно! – окликнул он.

Секретарь повернулся и увидел, что Гай целится в него из какого-то оружия. От ужаса Арно издал не крик даже, а хрип, и, отшатнувшись, лопатками уперся в стену.

– Что с тобой, Арно? Нервишки пошаливают? Я хотел показать тебе аркебуз! – Гай перестал целиться и перехватил оружие за длинное дуло.

– Арке…

– Аркебуз – это нечто среднее между арбалетом и ружьем. Видишь, у него есть ствол? И бьет он не болтами, а свинцовыми пулями. Хорошая охотничья игрушка. Лет сто пятьдесят назад мне подарили его в Австрии. Я подумал, что он идеально подходит для того, чтобы зарядить его одной вещью. Подставь ладонь, Арно!

Секретарь повиновался. На ладонь ему выкатился мутно-прозрачный, в мелких трещинках слиток. Сквозь оплавленные стенки проступало нечто живое. Арно различил искрами тлеющие глаза. Пальцы его задрожали, едва не выпустив камень.

– Личинка эльба? – спросил он испуганно.

– Взрослый эльб-карлик. Я нашел его в запекшейся слизи, брызнувшей однажды из болота на двушку. Заряд ненависти в нем такой, что он поработит любое существо, внутри которого окажется. Передай слиток и аркебуз Верлиоке или Танцору. Оба стреляют отменно.

– В кого они должны выстрелить?

– Догадайся сам, Арно! В того единственного, кто способен указать рогрику, где нам пробивать границу. В Горшеню!.. И свяжись с Дионисием Тиграновичем. Для поиска Горшени мне нужны его лучшие ведьмы. Если же Белдо будет говорить, что они не пойдут в копытовский лес, потому что боятся шныровской закладки, то отправится туда сам.

Той же ночью, когда Арно получил от Гая аркебуз, Долбушин бродил по пустым комнатам своей огромной квартиры, постукивая ручкой зонта по стенам. Электричества не зажигал. Ему хватало и того света, что отбрасывал соседствующий с его домом огромный светящийся корпус. Выгнутый, с вертолетной площадкой на крыше, корпус напоминал плывущую по городу огромную рыбу. Каждое освещенное окно – отдельная рыбья чешуйка. В каждой чешуйке – своя история, свой сюжет. Если приглядеться, можно различить, как за окнами ходят люди, мерцают телевизионные панели. Когда-то давно Долбушин завел себе телескоп, чтобы наблюдать за чужими жизнями. Никто бы не поверил: преуспевающий человек, владелец заводов, газет, пароходов – и вдруг жадно смотрит на жизнь мелких и средних клерков, обремененных семьями и кредитами.