Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - Дэниел Эллсберг

Это и следующее предложение – сбить в ответ один советский самолет или уничтожить одну установку, откуда была пущена ракета, – мы считали двумя наилучшими вариантами (надежды на принятие первого варианта практически не было), единственными, которые не должны были привести к дальнейшей эскалации конфликта. От нас, однако, требовали не рекомендации, а только набор альтернативных вариантов.

Остальные варианты, с большей вероятностью приемлемые для Объединенного комитета начальников штабов, были довольно очевидными. Они включали в себя в порядке возрастания масштабов: удар по одному или по нескольким советским стартовым комплексам для ракет средней дальности. Или (особенно если Советы атакуют некоторые наши базы бомбардировочной авиации в Турции) удар по нескольким советским авиабазам в регионе. Если для таких ударов будут использоваться ВВС США, а не баллистические или крылатые ракеты, то Объединенный комитет начальников штабов наверняка затребует нанесения удара по зенитным ракетам и комплексам ПВО в соответствующем районе.

Соединенные Штаты в случае ответа со стороны Советов могут атаковать все их базы ВВС, ракетные установки и комплексы ПВО в регионе (можно не сомневаться в том, что Объединенный комитет начальников штабов будет рекомендовать это в любом случае). Дело может дойти даже до полномасштабного удара по Советскому Союзу – генералы Пауэр и Лемей наверняка порекомендуют это.

В конце концов, мы приходим к ситуации, которая в эйзенхауэровском плане всеобщей войны (SIOP-62, замененном совсем недавно) называлась столкновением между вооруженными силами Советского Союза и Соединенных Штатов со всеми вытекающими последствиями. Конечно, принятые при Кеннеди руководящие указания (проект которых готовил я) изменили положение. Тем не менее этого было достаточно для того, что всегда предписывали документы о политике НАТО: считать нападение на одного члена, Турцию, нападением на всех и действовать так, как при прямом нападении на Соединенные Штаты.

Кроме того, стратеги НАТО и главы государств по-прежнему не принимали идею ведения войны в Европе, при которой территории сверхдержав считались неприкосновенными. Они считали, что сдерживание предполагает практически немедленный полномасштабный удар США по Советскому Союзу в ответ на нападение Советов на любого члена альянса. (В конце концов, всего несколько дней назад президент Кеннеди обещал «полномасштабный удар по Советскому Союзу» в ответ на пуск единственной ракеты средней дальности с территории Кубы в сторону Соединенных Штатов.)

В то же время планирование и политика НАТО никогда не предусматривали таких ситуаций, как в наших вариантах: вооруженный конфликт, инициированный Соединенными Штатами против Советской армии на территории союзника Советов. Определенная сдержанность в реагировании на ограниченный советский ответ на это выглядела бы логично для наших союзников. У SAC, ВВС США и Объединенного комитета начальников штабов точка зрения была иной.

Лемей наверняка заявит, что если мы хотим обезоружить Советский Союз – прежде чем он успеет нарастить свои ракетные силы до масштабов, предсказанных SAC, – то Карибский ракетный кризис 1962 г. является, пожалуй, последней возможностью сделать это. Нападение Советов на члена НАТО – не важно, по какой причине и независимо от мнения наших европейских союзников – являлось бесспорным поводом для такой акции в глазах стратегического авиационного командования, Лемея и, не исключено, Объединенного комитета начальников штабов в полном составе.

Я считал, что Советы вряд ли рискнут нанести удар по нашим ракетам в Турции, даже если мы уничтожим их ракеты на Кубе. Мы не могли понять, почему Кеннеди придерживается другого мнения. Почему он уверен в том, что Советы ответят на удар по их ракетам на Кубе военными действиями в Турции или Берлине? Мы удивлялись, неужели – и это после кампании в 1960 г. против предполагаемого «ракетного разрыва» – Кеннеди так и не понял, каков на самом деле стратегический баланс.

По моему разумению, и я считал, что Хрущев также понимает это, он проигрывал в стратегических ядерных силах так же сильно, как в обычных вооружениях в районе Карибского моря. Это означало для меня, что он должен отступить. Его пространная частная телеграмма в адрес Кеннеди, которую я читал прошлой ночью, ясно говорила, что он понимает это. То, в чем некоторые в ExComm (как выяснилось позже) узрели панику с его стороны (Дин Ачесон говорил в публикациях чуть ли не о «слезной мольбе»){104}, я расценивал, как трезвость и реалистичность. Хрущев не терял голову и знал, когда проигрывал.

Начиная со среды, 24 октября, – когда, несмотря на все угрозы, звучавшие во вторник, Хрущев решил не прорывать блокаду, – я не видел необходимости нанесения воздушного удара по советским ракетам на Кубе. Не видел в этом необходимости и Гарри. Именно поэтому я не учитывал последствий такой возможности, когда мы работали вместе с ним в субботу.

Я не считал нужным даже рассматривать высказанное утром в четверг предложение журналиста Уолтера Липпманна убрать наши ракеты из Турции. Я (как и большинство членов ExComm) был решительно против такого варианта, подрывавшего единство НАТО.

Моя точка зрения не изменилась, несмотря на субботнее послание Хрущева, которое, казалось, подхватило предложение Липпманна. Как сказал нам Нитце, у членов ExComm сложилось впечатление, что это была последняя отчаянная попытка поторговаться, навязанная сторонниками жесткой линии в Кремле. Хрущев, наверное, мог отказаться от нее, если ситуация по-прежнему была под его контролем. И Кеннеди вроде бы сделал ставку на это, решив хладнокровно проигнорировать жесткое требование уступки и принять лишь сообщение, полученное в пятницу, без каких-либо упоминаний наших ракет в Турции.

Все это, впрочем, было поставлено под вопрос, когда днем пришло подтверждение того, что переставший выходить на связь самолет-разведчик U-2 был сбит над Кубой советской зенитной ракетой. Президент Кеннеди принял решение не отвечать, несмотря на данное Объединенному комитету начальников штабов обещание немедленно уничтожить системы ПВО, если будет сбит хотя бы один американский разведывательный самолет. Сдержанность президента – или вопиющая слабость, как это называли некоторые военные, с которыми мы работали, – объяснялась стремлением не оттолкнуть Советы от принятия его последнего предложения (которое было отправлено до того, как подтвердилось нападение на U-2).

Однако, пока ExComm ждал ответа Кремля, а рабочие группы продолжали обдумывать планы воздушных ударов и вторжения, до начала которого оставалось два дня, в офис помощника министра обороны по вопросам международной безопасности поступил более тревожный сигнал. Гарри получил новую задачу и переадресовал ее мне. Эта задача поступила непосредственно от Макнамары.

Мне нужно было подготовить проекты телеграмм нашим послам в Турции, Реймонду Хэру, и в НАТО, Томасу Финлеттеру, относительно решения президента о выводе американских ракет средней дальности из Турции и их «замене» подводными лодками НАТО с ракетами Polaris в восточной части Средиземного моря. Телеграммы, насколько я понял, предполагалось разослать, чтобы предупредить послов о возможности, или вероятности появления такого решения президента.