Личный мотив - Клер Макинтош

— Правосудия ради Джейкоба! Правосудия ради Джейкоба!

Я чувствую, как кто-то крепко хватает меня за плечо, и напрягаюсь, выворачиваюсь, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках спасения.

— Давайте-ка пройдем на служебный выход.

Это ДИ Стивенс. Он энергично подталкивает меня вверх по ступеням в здание суда, лицо у него угрюмое и решительное. Как только мы благополучно проходим охрану службы безопасности, он отпускает меня, но ничего не говорит, и я просто следую за ним через многочисленные двойные двери в тихий внутренний двор в дальнем конце здания. Жестом он показывает мне в сторону ворот.

— Так вы выйдете на автобусную остановку. Вы в порядке? Есть кто-то, кому я мог бы позвонить, чтобы вас забрали?

— Я в норме. Спасибо. Не знаю, что бы я делала, если бы вас там не оказалось.

На секунду я беспомощно закрываю глаза.

— Чертовы стервятники, — говорит ДИ Стивенс. — Пресса твердит, что делает свою работу, но они не остановятся, пока не получат свой материал. А что до этих протестующих… Скажем так: в этой команде есть несколько записных скандалистов, только плакаты у них постоянно меняются, как в калейдоскопе, — что бы ни происходило, на ступеньках суда всегда можно встретить одни и те же гневные физиономии. Так что не принимайте все это на свой счет.

— Попробую.

Я криво улыбаюсь и разворачиваюсь, чтобы уйти, но он останавливает меня.

— Мисс Грей?

— Да?

— Вы когда-нибудь жили в доме сто двадцать семь по Грэнтем-стрит?

Я чувствую, как кровь мгновенно отхлынула от моего лица, и с трудом выжимаю из себя улыбку.

— Нет, инспектор, — медленно говорю я, тщательно следя за своими словами. — Нет, я там никогда не жила.

Он задумчиво кивает и поднимает руку в прощальном жесте. Уже идя к калитке, я оборачиваюсь через плечо и вижу, что он все еще стоит на месте и внимательно смотрит мне вслед.

К моему немалому облегчению, поезд на Суонси почти пустой. Я тяжело падаю на сиденье и закрываю глаза. Меня до сих пор трясет после встречи с протестующими демонстрантами. Я смотрю в окно и облегченно вздыхаю при мысли, что еду обратно в Уэльс.

Четыре недели… У меня есть четыре недели, прежде чем я отправлюсь в тюрьму. Это кажется невообразимым, но на самом деле все реально до предела. Я звоню Бетан, чтобы сообщить ей, что сегодня вечером возвращаюсь домой.

— Тебя отпустили до суда?

— До семнадцатого марта.

— Это хорошо. Или нет?

Она явно смущена отсутствием энтузиазма в моем голосе.

— Ты ходила сегодня на берег? — спрашиваю я у Бетан.

— В обед водила собак на обрыв. А что?

— Там на песке ничего не было написано?

— Там не было ничего необычного, — смеется она. — А чего ты ожидала?

Я снова облегченно вздыхаю. Я уже начинаю сомневаться, что видела тогда буквы на песке.

— Да так, ничего, — говорю я. — Скоро увидимся.

Я добираюсь до Бетан, и она приглашает меня поесть, но я сейчас — плохая компания для кого бы то ни было, так что благодарю и отказываюсь. Она все же настаивает на том, чтобы дать мне что-то из еды с собой, и я жду, пока она наливает суп в пластиковую банку. Проходит почти час, когда я наконец целую ее на прощание и увожу Боу по тропинке к коттеджу.

Дверь настолько покорежило во время ненастной погоды, что я не могу ни повернуть ключ, ни открыть дверь. Я упираюсь плечом в деревянные доски, и дверь немного подается. Этого достаточно, чтобы освободить зажатый замок, и я поворачиваю ключ, который теперь бесполезно вращается во все стороны. Боу принимается яростно лаять, и я говорю, чтобы он успокоился. Если бы Йестин пришел починить замок, когда я в первый раз сказала, что он заедает, все было бы проще. А теперь мои постоянные насильственные поворачивания ключа в механизме сделали эту задачу намного сложнее.

Я выливаю суп Бетан в кастрюлю и ставлю ее на плиту, а хлеб кладу рядом. В коттедже холодно, и я ищу какой-нибудь свитер, но внизу ничего такого нет. Боу волнуется и бегает по гостиной, как будто отсутствовал здесь гораздо дольше, чем одни сутки.

Сегодня с лестницей что-то не так, только я не пойму, что именно. Когда я вошла, еще не окончательно стемнело, и все же не было видно света, который должен был пробиваться через маленькое окошко наверху. Что-то загораживает его.

Только поднявшись наверх, я понимаю, что это.

— Ты не сдержала своего обещания, Дженнифер.

Иен сгибает ногу в колене и с силой бьет меня в грудь. Деревянные перила выскальзывают из моих пальцев… Я лечу по ступеням и в самом низу тяжело бьюсь о каменный пол.

35

Кольцо ты сняла на третий день, и ощущение было такое, будто ты ударила меня кулаком в лицо. Ты сказала, что беспокоишься, как бы не повредить его. И еще, что тебе все время приходится снимать его перед работой и ты просто боишься его потерять. Ты начала носить его на тонкой золотой цепочке на шее, и я повел тебя в магазин, чтобы купить обручальное кольцо — что-то гладкое и ровное, что ты могла бы носить все время.

— Ты можешь надеть его прямо сейчас, — сказал я, когда мы вышли из ювелирного.

— Но ведь свадьба только через шесть месяцев.

Ты держала меня за руку, и я крепко сжал твою ладонь, когда мы переходили улицу.

— Я имею в виду, вместо кольца, подаренного в честь помолвки. Чтобы у тебя все время что-то было на пальце.

Ты неправильно меня поняла.

— Послушай, Иен, для меня это неважно, правда. Я могу подождать до свадьбы.

— Но тогда откуда людям знать, что ты помолвлена?

Я не мог оставить это просто так. Я остановил тебя и положил руки тебе на плечи. Ты оглянулась по сторонам, на всех этих торопящихся покупателей, и попыталась сбросить мои руки, но я держал тебя крепко.

— Откуда им знать, что ты со мной, — сказал я, — если ты не носишь моего кольца?

Я узнал выражение в твоих глазах. Я уже сталкивался с ним у Марии — некая смесь вызова и осторожной осмотрительности, — и во мне оно вызвало такую же злость, как и тогда, с Марией. Как ты посмела бояться меня? Я почувствовал, что напрягся, но только заметив, как болезненно скривилось твое лицо, понял, что мои пальцы впились тебе в плечи. Я тут же опустил руки.

— Ты любишь меня? — спросил я.

— Ты же знаешь, что люблю.

— Тогда почему ты не хочешь, чтобы окружающие знали, что мы с тобой женимся?

Я полез в пластиковый пакет за маленькой коробочкой и открыл ее. Мне хотелось убрать это выражение из твоих глаз, и, поддавшись порыву, я опустился на одно колено и протянул тебе открытый футляр. Со стороны прохожих послышался оживленный гул, и твое лицо залила краска. Движение замедлилось, люди останавливались поглазеть на нас, а я почувствовал прилив гордости, что ты со мной. Моя прекрасная Дженнифер.