Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

отозвался дрожью страха в стенах всех государственных учреждений и комиссий, связанных с Парижскими гастролями, – от МИДа и Министерства культуры до советского посольства во Франции, КГБ и Ленинградского партбюро. Все они оказались вовлечены в дело о государственной измене Нуреева, и все старались себя выгородить, свалив вину на других. В июле 1961 года ЦК начал следствие. Возглавить рабочую группу поручили председателям двух отделов Центрального комитета: Комиссии по выездам за границу, одобрявшей все зарубежные поездки, и Отдела культуры ЦК КПСС, контролировавшего министерство культуры, которое, в свою очередь, курировало Кировский театр.

Артистов Кировского одного за другим вызывали в Большой дом и просили рассказать о поведении Нуреева за границей. С кем он дружил? Планировал ли свое бегство заранее? До первых гастролей труппы в Америку оставалось два месяца, и для артистов многое оказалось поставлено на карту. О поездке в Соединенные Штаты они мечтали больше всего на свете.

«В КГБ были толстые стены, но молва о том, кто и что наговорил, просачивалась, – рассказывала Тамара. – Из всех только Соловьев сказал, будто Рудик планировал бегство. Когда я об этом узнала, я сразу же пошла к нему – хотела спросить, действительно ли он так сказал про Рудика. “Да, я уверен, что он собирался бежать”, – подтвердил он». А в доказательство своей правоты Соловьев привел Тамаре следующий аргумент: в отличие от коллег, Рудольф не покупал заграничных вещей. Похоже, он экономил деньги. Почему? «Потому, что собирался бежать», – сделал вывод Соловьев. Но багаж Рудольфа свидетельствовал о другом. Чемодан Нуреева отдали Пушкиным. И стоило им с Тамарой заглянуть внутрь, как они поняли: домыслы Соловьева – полнейшая чепуха. Кроме голубой ткани на костюм для «Легенды о любви», Рудольф купил в Париже еще несколько светлых париков для «Спящей красавицы», балетные туфли и набор для грима. Осмотр его багажа не оставил сомнений: Нуреев покупал лишь те вещи, которые были необходимы для его спектаклей в Ленинграде. Исключением оказался только игрушечный электрический поезд, напомнивший Пушкиным их Махмудку дома. Пушкины собрали поезд, и он еще хранился в их квартире, когда через несколько лет туда переехал жить Михаил Барышников. «Там было святилище его памяти, – подтвердил он. – Все, что после него осталось – игрушечный поезд, одежда – было священным».

Возможно, Соловьев и не знал про купленные Рудольфом парики и костюмы. Но про игрушечный поезд он точно был в курсе. По возвращении в Ленинград он рассказал своей жене, что играл с ним полночи, как школьник. Что же побудило его сказать в КГБ, будто Рудольф копил деньги или планировал побег? Страх – вот наиболее вероятный ответ; в свете паранойи «холодной войны», на фоне которой проводилось расследование, этот мотив не стоит умалять. Отказ от сотрудничества с КГБ в деле, касавшемся государственной безопасности, мог быть расценен как сочувствие Нурееву. Сотрудники КГБ наверняка давили на Соловьева, добиваясь от него показаний против Нуреева. Ведь Соловьев прожил с ним в одном номере парижской гостиницы почти пять недель. Неужели он не заметил ничего подозрительного?

«У Юры была масса проблем после побега Рудика, – рассказывала Татьяна Легат, вспоминая множество допросов, через которые прошел ее муж. – Мы были ужасно напуганы! Юру вызывали в органы[143]. Я не знаю, что он говорил и что подписывал. Знаю только, что они хотели выяснить, как это могло случиться. Он был вынужден сказать, что ему сильно повезло, что он не заразился от Нуреева».

Но рассказал ли Соловьев «кэгэбэшникам» о том, что Нуреев в Париже к нему приставал, как думали некоторые их коллеги? По словам Тамары, Юрий пустил этот слух после того, как вернулся в Ленинград. Но так ли это? И что именно он рассказывал сотрудникам КГБ во время или после парижских гастролей (если вообще что-то рассказывал)? Эти вопросы до сих пор остаются предметом споров и спекуляций. По утверждению Татьяны Легат, Соловьев ей признался, что «заигрывание Рудольфа настолько его смутило, что он ударил его по лицу и избегал до конца их пребывания в Париже». Но доложил ли ее муж об этом случае еще до возвращения или нет, Татьяна не знала: «Он только рассказал, как они с Рудиком посмеялись над предложением доносить друг на друга»[144].

Спустя много лет бывшая сокурсница Елена Чернышова задала Нурееву прямой вопрос: приставал ли он к Соловьеву? На что Рудольф ответил: «Ну, конечно. У него была такая красивая задница». Но тогда Нурееву уже ничто не угрожало и, возможно, он просто подшутил над Чернышовой. С ее же слов, Соловьев однажды после нескольких рюмок признался ей, что действительно сообщил парижским «пастухам» о приставаниях Нуреева. Он боялся обвинений в гомосексуализме и не хотел рисковать карьерой. Однако, по мнению других близких друзей Соловьева, доносительство было не в его характере. «Даже если бы ему сказали: “Ты очень хороший человек, пожалуйста, расскажи нам что-нибудь”, Юра бы этого не сделал, – утверждала Алла Осипенко. – Он был очень порядочным человеком. И никогда бы не пошел на такое. Нас, и правда, побуждали в той гастрольной поездке стучать друг на друга. Но по собственному опыту могу сказать, что до этого редко доходило. Я на выездах всегда жила вместе с Наташей Макаровой и могу поклясться: мы друг на друга не доносили»[145].

Неприятности Соловьева на этом не закончились. В последующие месяцы «его заставляли вступить в партию – рассчитывали на его помощь, но он отказался, – рассказывала жена. – Парторга театра Миронова даже уволили за то, что он не сумел убедить Юру вступить в партию, так что можете себе представить, какой это был кошмар». Впрочем, не все было плохо. «После того как Нуреев остался [в Париже], Юре отдали все его партии». В паре с Осипенко Соловьев танцевал в премьерном спектакле «Лебединого озера» в Лондоне, а позднее – вместе с Сизовой в нью-йоркских премьерах «Спящей красавицы» и «Корсара». «После Лондона Юра стал очень востребован, так что можно сказать – Нуреев его “продвинул”. Нет худа без добра»[146].

А Нуреева на родине вскоре постарались предать забвению. Его имя исчезло из почетного списка выпускников его альма-матер, а из фильма «Души исполненный полет», посвященного русскому балету и снятого в момент студенческого триумфа Рудольфа в Москве, вырезали его соло в «Корсаре».

Статью о Нурееве удалили из всех будущих изданий книги о Кировском балете. А его фотографии в присланных из-за границы журналах заклеивались оскорбительными изображениями. Хотя поклонники Нуреева все равно собирались тайком вместе и просматривали любительские записи его выступлений и тренировок, снятые из-за кулис или в классе. (Михаил