Американка - Моника Фагерхольм

Мир, заключенный в четырехугольник, 7. Когда лето отталкивает вас. Они мчатся с Лиз Мааламаа на скорости 160 км в час по шоссе в спортивном автомобиле, взятом напрокат на один день. Это открытый автомобиль, девочки на заднем сиденье, Лиз Мааламаа время от времени оборачивается, смотрит на них и смеется, подбадривающим смехом: вот теперь мы повеселимся. Рядом с Лиз Мааламаа собачка, она тоже улыбается, она свернулась калачиком на первом сиденье, ей, кажется, нравится ехать в автомобиле, похоже, она привыкла к скорости.

Лиз Мааламаа в спортивных перчатках, время от времени почесывает собачку за ушком, не сбавляя скорости.

Девочки, они ничего не говорят, но полны радостных ожиданий. Поездка с Лиз Мааламаа, это супер, пусть пока еще ничего не случилось.

Они направляются в «Орлиное гнездо» — ресторан на окраине города.

— Я так проголодалась, девочки, — сказала Лиз Мааламаа, стоя посреди осколков в подвальном этаже в доме на болоте, — и песик мой хочет пить. Да, его зовут Джек. Можете его погладить.

И девочки, все еще в нерешительности, погладили его. Но теперь, если Лиз Мааламаа принимала решение, она уже не отступала.

— Так вы любите танцевать? — спросила Лиз Мааламаа, потому что видела девочек и слышала музыку, внизу в бассейне. — А не убить ли нам сразу двух зайцев? — И Лиз Мааламаа хлопнула в ладоши. — Я голодна, собака моя хочет пить, а вы — похоже, вам стоит немного прогуляться, уж больно вы бледненькие. Выходите и посмотрите на мир. И станцуйте с президентами. Вам это нужно, короче говоря, — сказала Лиз Мааламаа, — выбраться потанцевать.

И они приехали в «Орлиное гнездо», ресторан был расположен в башне, и вид был замечательный; круглый ресторан с круглой танцплощадкой посередине. Они заняли столик у окна, песик Джек на столе, лакал воду из кружки на подносе. А Лиз Мааламаа ела бифштекс, и девочки тоже проголодались.

Потом музыка заиграла громче, и вошли президенты. И правители. Договор о мире был подписан, и настало время БИФШТЕКСОВ и ТАНЦЕВ. И они танцевали. Сандра в блестящих одеждах и Дорис, такая, какая была, но она и так красивая — просто загляденье, ее, во всяком случае, приглашали, почти все время. Они танцевали с американским президентом, с толстым Леонидом Брежневым из Советского Союза, с Кекконеном и очень многими из Бернадоттов… но вдруг посреди танца Дорис опустилась на пол.

Лиз Маалармаа кричала откуда-то:

— Должна сказать вам, девочки, что милость столь велика, столь велика. Малютка Дорис, ты споткнулась, с тобой что-то не так? — Но нет, с Дорис все в порядке. Она просто услышала другую песню…

«Пусть кровью и золотом еще пылают волны,

Но скоро ночь потребует свой долг».

Она раздавалась где-то совсем рядом. Доносилась с чьего-то магнитофона, с чьей-то кассеты. И ей вдруг захотелось быть там.

— Домой, — говорит Дорис. — Я хочу домой.

И добавляет: «Я пойду, не провожайте меня».

И Лиз Мааламаа, собака, Сандра и президенты стоят и смотрят ей вслед.

— Я пойду одна. Сейчас.

Дорис покидает «Орлиное гнездо» и уходит.

Домой. Долгая дорога домой.

Так случается, когда лето отталкивает кого-нибудь.

Так бывает, когда кто-то надоедает лету, и тогда ему приходится убираться восвояси.

Розовая, как поросенок, почти обгоревшая, Дорис Флинкенберг вернулась в дом кузин.

Домой.

Дома.

Что делать?

Запереться?

Запереться в кухне мамы кузин с кроссвордами и газетами? «Еженедельным обозрением», «Аллерс» и другими. «Преступления и жизнь». Словари. Учиться писать новые слова. Например, «апофеоз», «аномалия» и «аналогия».

Стоило ли этим заниматься? Было ли это возможно?

— Дорис, я погорячилась, — сказала мама кузин, когда Дорис вернулась домой. — Я хочу попросить у тебя прощения. Можно?

— Проси о чем хочешь, — ответила Дорис Флинкенберг.

У мамы кузин ком подступил к горлу, но она кивнула.

— Вот, возьми эту мазь и смажь кожу. Деточка, ты так обгорела.

— Спасибо.

— Прими еще снотворное. Ляг и отдохни. Поспи.

— Но мы должны пойти в дом на болоте… должны убраться.

— Ш-шш, Дорис. Успеется. Поспи.

И мама кузин опустила темные гардины. Свишш. Когда мама кузин ушла, Дорис снова их подняла. Спать. Нет, сон не поможет.

Посмотри в окно. И кто это там, на дворе, словно по заказу? Как водится.

Бенку, Мике Фриберг и Магнус фон Б.

С ящиками с пивом. Выйди к ним, к сараю, к парням, выпей с ними пива. Хоть будет чем заняться. Чем-то нормальным.

«…Сделаем», — сказал Магнус фон Б. в сарае. И пересчитал все ингредиенты, которые необходимы для изготовления динамита. Их было на самом деле не так уж и много, и их можно было, со знанием дела объяснил Магнус фон Б., раздобыть где угодно. Бенку кивнул. И открыл новую бутылку. Магнус фон Б. продолжил.

Все происходило в сарае Бенку. Как обычно.

Но Дорис не смотрела на них. Она посмотрела на карту, но лишь мельком, а потом опустила взгляд. Под карту. Там, на кровати Бенку, сидел Мике Фриберг. И бренчал на гитаре.

Dazed and Confused. От начала до конца и с конца до начала. Взад и вперед. Он здорово играл на гитаре. И он тоже поднял глаза.

И тогда вдруг заметил Дорис в дверном проеме, против света.

— Чего уставился? — спросила она тягучим неподражаемым голосом.

— Ну, я пропал, — сказал сам себе Мике Фриберг и повторял это потом тысячу раз — всю осень, до самой гибели Дорис, Дорис Флинкенберг.

— Никто не умеет любить так, как мы, — прошептал вскоре Мике Фриберг на ухо Дорис Флинкенберг.

И Дорис просияла. Она была так красива. И это было решением. На время.

— Где же ты пропадала? — прошептал Мике Фриберг ей на ухо через несколько часов, когда впервые ее обнял.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала Дорис в ответ, нежно и проникновенно.

А потом, они были вдвоем.

На следующий день после того, как Дорис и Мике Фриберг остались вдвоем, она с мамой кузин делала уборку в доме на болоте. После лета.

Сандра гостила на Аланде. Где, черт побери, она теперь была? В Нью-Йорке?

Меня это не колышет. С комком, подступившим к горлу, думала Дорис.

Она удивлялась этому комку. Что это еще такое? Голос крови? Ах, проклятие!

А в доме были заметны следы и отсутствие следов. Но все, что она могла вымести, она вымела.

И вот что удивительно: то стекло в двери, которое разбила Лиз Мааламаа, когда вошла, оказалось целехонько. Словно никогда и не разбивалось. То же самое грязное стекло, как всегда.