Большая игра - Борис Сапожников

– Да вы просто прирожденный шпион, – рассмеялся Струве, а я подумал про себя, что, возможно, старик не так уж далек от истины. Лерх обладал отличными познаниями в местных языках и наречиях, если уж умел находить подход к людям, то и выведать информацию ему не стоило особых усилий.

Наконец наши паланкины остановились. Я с удовольствием выпрыгнул из своего, не воспользовавшись помощью раба. Лерх поступил так же, хотя и едва не упал, не рассчитав высоту, на которую нас подняли. А вот Струве пришлось буквально вынимать из паланкина – его и посадили-то туда с трудом, и выбраться без посторонней помощи он бы точно не смог. Рабам даже пришлось опуститься на колено, что они проделали с потрясающей синхронностью. Я отчего-то вспомнил Хиву и рассуждение сопровождавшего нас визиря о рабах-носильщиках.

Сохрэб обратился ко мне с несколькими фразами и, прежде чем Лерх перевел их мне, а тем более я успел ответить, развернулся и направился прочь. Не слишком-то вежливо с его стороны.

– Слуги проводят вас и команду в помещения, где будете ждать своего выхода на арену, – перевел мне Лерх слова удалившегося уже Сохрэба.

Действительно нас ждали несколько человек в длиннополых халатах с широкими рукавами. Оба склонились в глубоком, подобострастном поклоне, и один как бы невзначай слишком сильно вытянул руку, продемонстрировав нам небольшую татуировку в виде подковы. Они проводили нас в одно из помещений, располагавшихся под трибунами. По сути это были неглубокие землянки, укрепленные бревнами, достаточно просторные, чтобы в них могли одновременно переодеться сразу пять человек. Здесь же стояли и небольшие тазы, в которых можно умыться и ополоснуть тело, перед тем как одеваться в костюм. После дороги внутри паланкина я бы предпочел полноценный душ, однако и тазу с холодной водой был рад. Тем более что в помещении из-за того, что оно было вырыто в земле, царила приятная прохлада.

Мы достаточно быстро переоделись в костюмы для боя и расселись на лавки. Корень привычно грыз трубку. Курить в подземном помещении было глупо, он и сам понимал, что я бы этого ему не разрешил, а выйдем мы отсюда только на арену. Армас держал в руках массивный дискомет – оружие, не слишком ему привычное. Надеюсь, с ним он нас не подведет. Ломидзе то и дело проходился пальцами по оперению болтов к своим арбалетам, как будто пересчитывал их раз за разом. Дорчжи же непроизвольно сгибал и медленно разгибал стальную руку, словно заново привыкая к ее тяжести. Я расчехлил секач, по обыкновению провел по его клинку тряпицей, хотя надобности в полировке не было ровным счетом никакой.

– А кого, ты думаешь, против нас выпустят, командир? – спросил у меня Армас, положив дискомет себе на колени.

– Не хочу загадывать, – покачал головой я, очень надеясь, что опасения мои не оправдаются.

Наконец отворились двери, ведущие на арену. Мы поднялись на ноги и размеренным шагом прошли по короткому, уходящему вверх коридору. И вот под нашими ногами заскрипел песок, в глаза ударили солнечные лучи, заставляя щуриться после полумрака, царившего в помещении для ожидания. А когда зрение прояснилось, увидели наших врагов, и я понял – худшие мои опасения полностью оправдались.

Заметки на полях

Хтоники

Нет существ более отвратительных, чем хтоники – твари, созданные воистину темным гением карфагенских ученых. И чудовищ, более ненавистных всем игрокам со времен первых и последних для Карфагена Олимпийских игр 1850 года. Тогда прибывший на игры правитель этого государства с огромной гордостью сам представил мировому сообществу и лично барону де Кубертену хтоников – идеальных воинов и игроков. Первую же схватку с их участием не лезущие за словом в карман газетчики назвали Хтонической резней, и тут уж никто не мог упрекнуть их в страсти к преувеличению. Французская команда игроков погибла в полном составе, не сумев ничего противопоставить этим безумным тварям, жаждавшим лишь крови и убийства. Хтоники не обращали внимания на самые тяжкие ранения и отказывались умирать, даже получив несколько смертельных для обычного человека ран.

После Хтонической резни барон де Кубертен навсегда запретил Карфагену участвовать в Олимпийских играх. И до последнего времени команды с Пиренейского полуострова редко можно было встретить на играх в Европе. Французское же королевство и вовсе объявило Карфагену торговую войну, к которой присоединился ряд ведущих европейских держав. Продержалась она, кстати вплоть до начала Крымской кампании.

Они стояли на противоположной стороне арены. Саженного роста твари, закованные в темную сталь массивных доспехов, вооруженные внушительного вида оружием. Движения их были обманчиво неторопливы, но всем игрокам отлично известно, какими быстрыми могут быть при желании хтоники. Назвать их людьми язык не повернулся даже у самого невзыскательного к роду человеческому наблюдателя. Пускай у них по две руки, две ноги, одна голова, и даже пропорции, в общем, совпадали с человеческими, но было в них что-то неправильное, отталкивающее, не дающее признать хтоников людьми, пускай и особенными. Быть может, дело в пергаментном оттенке кожи или странных доспехах, не похожих ни на какие другие, или таком же необычном оружии – прихоти карфагенцев. А возможно, в чем-то совсем необъяснимом, кроющемся в тех же уголках нашего сознания, где гнездятся ночные кошмары и непонятные до конца нам самим суеверия.

– Так вот из-за чего ты меня вчера гонял до седьмого пота с дискометом, – кивнул Армас, перехватывая поудобнее свое оружие. – Да, тут обычный карабин погоды не сделает.

Да что там не сделает, усмехнулся про себя я, от обычного оружия моего стрелка тут толку бы не было ровным счетом никакого. Его пули не то что доспех хтоников не пробьют – они даже синяков им оставить не смогут.

Мы замерли, ожидая первого хода от врага, но и хтоники медлили. Их предводитель, самый высокий – в нем, наверное, сажени полторы было, никак не меньше, – вскинул над головой в глухом шлеме свой кривой двуручный меч с невероятно широким клинком и жутковатым крюком на конце. Он взревел громко и хрипло, и остальные твари ответили ему синхронным криком. Они потрясали оружием, словно дикари. У одного это были парные топоры на коротких для его размеров рукоятках. У другого – щит, из-за которого только шлем торчит и массивная булава. Ею он колотил по щиту с такой силой, будто разбить хотел. У третьего – арбалет с туго согнутыми двумя дугами и парой длинных болтов на тетивах, чьи зазубренные наконечники не сулили ничего хорошего. Рукопашник же хтоников щеголял открытым торсом, который, будь он человеком, привел бы в восторг многих женщин, а вот руки его закрывали покрытые длинными шипами сплошные пластины доспехов. Он раз за разом хлопал сжатыми кулаками, лязгая ими с неприятно громким звоном.

– Советов давать не буду, – бросил я своей команде. – На мне тяжелый боец – в нашу драку не лезть. Остальных разбирайте себе.

– Прорвемся, командир, – успел усмехнуться Корень, – где наша не пропадала?

И тут хтоники бросились на нас. Не было привычного разбега, когда начинают с быстрого шага и лишь после переходят на бег. Нет, хтоники рванули с места в карьер, как застоявшиеся жеребцы. И мы тут же ринулись им навстречу. Но прежде я успел кинуть взгляд на эмирскую ложу. Музаффар пребывал в негодовании, Игнатьев вскочил на ноги, наплевав на все приличия, Сохрэб глубокими глотками пил что-то из массивной золотой чаши, лицо подлеца Флэши врезалось мне в память – столько самодовольства было на нем написано.