Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

Он знал, но на практике применять не умел. И толькоудивлялся – неужели можно в чем-то сомневаться или хотеть глупых слов, когдаони занимались любовью так, как будто именно они придумали и открыли этозанятие!

Он прижал ее к себе, почти оторвав от пола. И потрогалгубами макушку. Это была новая прическа, сделанная “после него”, и ему всевремя хотелось потрогать, пощупать, погладить ее волосы, казавшиеся такимистранными и чужими. И еще посмотреть на нее, вспомнить ее – ее кожу, запах,звук дыхания, – и черт бы побрал все на свете слова, которые он не умелговорить!

Кирины руки забрались ему под свитер, браслеты царапали кожуна спине, потому что она изо всех сил прижималась к нему, стискивала руками.Собираясь с ним в Малаховку – господи, какая стыдоба! – она откопала в ящикесреди белья новый черный шелковый комплект с кружевцами, и торопливо нацепила,и теперь вдруг перепугалась, не осталось ли на нем бирок и ценников – вполнемогли. Но он был совершенно равнодушен к белью, она отлично это знала. Он незамечал на ней никакого белья, даже если бы она нацепила трико кисельного цветаили полосатые монументальные подштанники. Он хотел ее – всегда! – и на бельеему было наплевать.

Кира заскулила и стала тащить с него свитер, а он всеприжимал ее к себе, и ей неудобно было тащить свитер.

Она собралась погасить свет, но он не дал ей, потому чтохотел смотреть на нее, вспоминать и узнавать снова.

– Серый! – с силой сказала она. – Серый!

Диван всхлипнул и как будто икнул, когда они плюхнулись нанего. Это был отличный, ковровый, столетней давности диван, на котором былостолько всего пережито, перепробовано, перечувствовано, и, кажется, именно наэтом диване их застали неожиданно приехавшие ее родители.

От того, что все было правильно и хорошо, и так, как всегдаи только у них, Сергей отчаянно торопился, потому что боялся за себя, за то,что не дождется ее. Он загорался быстрее и сильнее, чем она, и знал, что послеочередного виража он не сможет ни остановиться, ни оглянуться, ни подождать ее.

У нее были сильные руки, которые все про него знали. У неебыли изумительные гладкие ноги, о которых он забыл – какие они. Короткие волосына затылке щекотали ему ладонь, когда он трогал их, вверх и вниз. Она быластремительная, неукротимая, движущаяся, как будто шелковая, как белье, котороепопалось ему под руку, и он куда-то зашвырнул его.

Как он прожил без нее столько времени?! Столько драгоценноговремени ушло понапрасну!

Ему стало смешно, и он, кажется, засмеялся, но Кираперехватила его и снова поцеловала в губы, и он обо всем забыл – даже о вираже,после которого он не сможет вернуться, и о том, что нужно поберечь дыхание дляфинишной прямой, чтобы все-таки не умереть на ней! Он не умер.

По крайней мере не до конца… Сергей сказал себе, что спатьни за что не станет – в конце концов, на самом-то деле он вовсе небесчувственное бревно! – и уснул, как только они перебрались с дивана в старуюспальню, где на стене висела почерневшая от времени картина, изображавшаялетний полдень, еще был пузатый комод с потрескавшимся зеркалом и широченнаякровать.

Утром он проснулся от счастья, уверенный, что в его жизнивсе хорошо. Самое главное, что он наконец-то понял, что значит хорошо и чтонужно для того, чтобы так и оставалось, и только хотел сказать об этом Кире,как она вдруг заторопилась, стала суетиться и отводить глаза.

Он ничего не понял. Он только что открыл “формулу счастья”,так гордился собой, так радовался прошедшей ночи и знал, что впереди у них ещеуйма таких ночей, и был уверен, что Кира тоже открыла свою “формулу”.

– Нет, – быстро сказала она, как только он полез к ней споцелуями, – не приставай ко мне, Серый. Мне надо подумать.

О чем?! Зачем?! Он не понимал.

Они уехали из Малаховки очень рано, чтобы успеть до работызаехать домой, и Кира ничего не ответила, когда он сказал – специально, чтобыпроверить ее, – что ему тоже надо домой. К себе. В свою, отдельную от Киры,квартиру.

То ли она не слушала, то ли ей было все равно.

Что он станет делать, если ей и вправду все равно?! Если онарешила, что секс с бывшим мужем ничем не-отличается от секса с “козлиной” изатевать семейную жизнь сначала просто не стоит свеч?!

Почему, черт побери, он так и не научился говорить эти самыеслова, которые все бы ей объяснили, растолковали, и после таких слов она несмела бы так напряженно и независимо смотреть в окно его машины!

– Я поднимусь, – мрачно сказал он, затормозив у подъезда, –дашь мне ключи от “Фиата”, я налью масла в твой замок.

– Позавтракаешь? – спросила она. Ему показалось, чтоспросила просто так, из вежливости.

– Нет, – отрезал он.

– Серый, ты…

– Что?

– Ничего. Ты… не торопи меня. Это ничего не значит. То, чтоу нас было. – Тут она покраснела и пятерней откинула назад свою потрясающуючелку.

– Это значит все на свете, Кира.

– Для тебя.

– А для тебя нет?

– Добренького утричка, – заголосила из своей стекляннойбудки Марья Семеновна, – добренького, добренького! Издалёка в такую рань-то,Кирочка?

– Здрасти, – пробурчал Сергей.

– Из Малаховки. – Кира пронеслась мимо будки с МарьейСеменовной и свернула к лифту. Сергей едва успевал за ней.

В молчании они поднялись на пятый этаж, и Кира решительновставила ключ в замок. Сергею показалось, что это она ему демонстрируетрешительность.

– Ребята! – неестественно закричала Кира, едва перешагнувпорог, и кинула под вешалку рюкзак с термосом. – Вставайте, мы дома! Тим,вставай! Валентина!

– Я здесь.

Валентина вышла в коридор, сразу же оказавшись в двух шагахот Киры с Сергеем. В руке у нее был пистолет.

Аллочка заметила его сразу. Он стоял в дверях, перегородиввход, и не торопясь, рассматривал закусочную, очевидно, отыскивая ее.

– Григорий Алексеевич!

Он посмотрел на нее издалека, и лицо его как будто чуть-чутьдрогнуло и смягчилось, но, когда он подошел к ее столику, оно уже было прежним.

– Ну хорошо, – сказал он, не здороваясь, и пристроил своюпалку к соседнему свободному столику, – я пришел. Зачем вы хотели меня видеть,да еще в такую рань, да еще в “Макдоналдсе”?

– Мне надо с вами поговорить, – быстро и решительно сказалаАллочка, – а по телефону я не могла.

– О чем?

– О смерти Константина Сергеевича.