Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

– Я здесь. Слева, под выключателем. Я сижу на полу.

Он взял ее за руку и потянул, она шагнула и чуть не упала.

– Садись. Здесь чисто. – Он говорил шепотом.

– Еще бы! – возмутилась Кира тоже шепотом. – Мы с Валентинойвсе убрали, когда в феврале я отсюда уезжала!

– Хандрить приезжала?

– Ну конечно, – созналась Кира, – только это плохое местодля хандры. Очень много воспоминаний.

– Много, – согласился Сергей, – я, когда вчера приехал…

– Что?

– Да так. Помнишь коня? Того, из коридора?

– А как ты докторскую здесь справлял?

– А как мы в постели лежали, а нас твои родители застукали?Тим уже был? Или нет?

– Нет. Сереж, – сказала Кира, – не было Тима. Мы его отсюдаи привезли.

– Точно. – Теперь он улыбнулся. – Не было Тима.

Кира прислонилась к его плечу, к той самой куртке из“Спортмастера” на Садовом, которую они покупали вместе, и пахла она знакомымзапахом – одеколоном, чистой кожей и немножко машиной.

Было очень тихо, так тихо, как может быть только в Малаховкеи никогда не бывает в Москве. Собака лаяла вдалеке и скрипели половицы, какбудто по ним ходила луна.

– Сколько времени?

– Двенадцатый час. Если хочешь, спи.

– А долго ждать, как ты думаешь?

– Да мы всего полчаса ждем, – заметил он недовольно. – Тебенадоело?

– Мне завтра на работу, – напомнила Кира и зевнула.

– Я думаю, что если он придет, то скоро. Соседи как раз светпогасили. Может, он уже приехал и наблюдает.

– Ну да, – сказала Кира и опять зевнула, – приехал он, какже!..

Сергей вдруг повернул голову и поцеловал ее в макушку.Поцеловал потому, что у него не осталось никаких сил. Кира замерла. В затылкестало холодно.

– Сереж?

– Что нам делать? – спросил он и сильно притянул ее к себе,так, что она почти упала к нему на колени. – Я не знаю. А ты?

– Когда мы разводилисьs я тебя ненавидела, – призналась Кира,– Господи, ты со мной не разговаривал много лет!

– Ты же знаешь, – сказал он, думая только о том, что онапочти лежит у него на коленях, – я не умею разговаривать.

– Когда тебе надо, очень даже умеешь. Просто ты от меняустал. Я тебе надоела.

– Кира. – Он старался быть терпеливым. Чтобы отвлечься оттого, что она так близко, и бедром он чувствует ее ногу, и слышит, как онапахнет, и знает, что под курткой, которую она не сняла, у нее тугой свитерок,он быстро прикинул, какой должна быть площадь зеркала, чтобы увидеть его с Луныневооруженным глазом. Такие штуки всегда ему помогали.

Он посчитал площадь и моментально о ней забыл.

– Кира, мы просто… очень разные.

– Знаю, – вздохнула она, – мама всегда говорила, что ты мнене подходишь. Что ты не человек, а вычислительная машина.

– Я очень устал, – признался он, – ужасно.

– Ты?! – не поверила Кира. – Ты никогда не устаешь!

– Я устал, – повторил он, – я поменял работу и сталзаниматься тем, в чем ничего не понимаю.

– Как – не понимаешь?! Ты что?

– Не понимаю, – настаивал он упрямо, – знаешь, защититьдокторскую и остаться без профессии…

– Как – без профессии?! Ты что? С ума сошел?!

– Да не сошел. Это сейчас у меня уже почти что естьпрофессия. По крайней мере, я стал понимать, кем именно работаю и что именноэто за работа. Несколько лет подряд я только делал вид, что понимаю. Этотрудно. Начальство, – тут он улыбнулся, Кира почувствовала, – начальство можноубедить в чем угодно, а самого себя нет. Я так… боялся, что ничего не сумею.Что в один прекрасный день все догадаются, что я никто. Дурак без профессии ибез мозгов.

– Ты… без мозгов?!

– Почему ты все время переспрашиваешь?! – вдруг рассердилсяон. – Я, я!.. Я тебе рассказываю про себя!

– Сереж, ты сделал карьеру, и не где-нибудь…

– Да ладно!.. Моя карьера зависела только от моих научныхзваний, а званий как раз было хоть отбавляй! Японцы любят звания и доверяют им.

Больно надавив локтем на его ногу, Кира села прямее инедоверчиво посмотрела ему в лицо.

– Ты и вправду какой-то больной, Серый. То есть как быяпонцам все равно, что ты собой представляешь, были бы только дипломы?! Ну аесли бы ты их купил, ты бы все равно сделал такую карьеру? От старшего специалистадо директора по науке?

– Черт его знает, – признался Сергей.

– Тебе в отпуск надо, – решительно сказала Кира, – на море.Одному. Чтоб только лежать и ни о чем не думать. Особенно о японцах.

– Мне не надо одному. – Он взял ее за коротко стриженныйзатылок и притянул к своему лицу. – Мне надо с тобой. В отпуск и вообще. Мнеодному вообще ничего не нужно, Кира. Мне одному неинтересно. Незачем.Понимаешь? – С двух сторон он сильно сдавил ей ребра. – Понимаешь?

– Понимаю, отпусти.

– Кира, я прошу тебя. Пожалуйста.

В глазах плыли фиолетовые светящиеся круги с оранжевымикраями. Они бешено вращались, вгрызались в мозг, в самую его середину,отпиливали куски. Куски отваливались ломтями. Скоро не останется совсем ничего.Только пустая оболочка, внутри которой раньше был Сергей Литвинов.

– Серый, мы же не можем!.. А если опять все сначала?! Опятьбудем разводиться?!

Он тискал ее и трогал под курткой и от этого и от визжащихкругов в голове ничего не соображал. Он всегда плохо соображал, когда хотел ее.

– Не будем. Не будем мы разводиться. Я тебя больше неотпущу. Хватит.

– Серый, ты все слишком упрощаешь.

Но он был уверен, что все на самом деле очень просто, и этоона усложняет по своей женской и журналистской привычке.

Есть он, есть она, и жизнь, одна-единственная, ведь никтотак толком и не знает, будет ли когда-нибудь второй шанс. Он не может жить безнее – не в том смысле, что его каждую минуту тянет утопиться, а просто неможет, и все. Ему неинтересно и незачем работать, он перестал ждать выходных, идальних поездок на машине, и в рестораны перестал ходить – он не любил, затоКира очень любила вкусную ресторанную праздность, а теперь оказалось, что онтоже все это любит, но только если вместе с ней. Он перестал смеяться, излиться тоже перестал – не на кого было, – и радоваться, и огорчаться всерьез,и выяснилось, что вся жизнь у него, как у старика, только в воспоминаниях, и онбыл уверен, что никогда больше не построит ничего такого же важного изначительного, как в этих воспоминаниях, если будет строить один, без Киры.