Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

взгляд, но всё это одно к одному. Всё было неправильно… не так, как должно было быть. Всё это дерьмо.

Раньше он рассказывал Адаму, как враг, целясь в базу, случайно разбомбил свою тюрьму. Тогда именно Чарльзу и его братьям по оружию доверили спасать иракцев из-под камней, выхаживать раненых и кормить их, заключенных и стражников. Чарльз подводил итог своим поездкам одной фразой: «Ебаный стыд». Но никогда не рассказывал о том, как к нему явилась дочь.

— Мы все пытаемся найти значение во всём, это естественно, — сказал Адам.

— Я думаю об этом всё больше и больше, о Тэссе и Аде, обе исчезли по-своему. Может это предназначение вещей — исчезать? Если от меня собираются отрывать самые большие куски, почему не забрать всё, а? Все эти маргиналы думают, что у тебя есть ответы, но их нет ни у кого.

— Может, и нет.

— Как это, черт подери, ужасно.

— Людям нужен контроль, что-то, на что можно положиться.

— Единственный способ добиться этого — отказаться от него. Но в твоем эссе было что-то, что заставляет взглянуть шире. Ты объяснил, почему мы это делаем, — он обвел головой по кругу, обозначив всю Базу. — В этом есть какой-то терапевтический эффект, но это не всё. Черт подери, это вдохновляет жить. Это, — он подыскивал слово, и рот Чарльза задрожал, произнося его, — трансцендентное.

* * *

Скайдайверы поднимались на борт предназначенных им самолетов. Начало выступления — вопрос нескольких минут. Словно мираж, вызванный зноем, Адам увидел Эвелин, бегущую навстречу ему по взлетной полосе. Они не виделись с тех пор, как она начала поиски своего отца. Искажение жарой исчезло. Эвелин остановилась перед ним, пытаясь восстановить дыхание.

— Прости, я опоздала. Кто эти люди?

— Я не знал, когда ты вернешься. Не думал, что ты придешь.

Они обнялись.

— Я ведь говорила, не так ли, что со мной всё будет в порядке?

— Говорила.

Она ухватилась за его ремни.

— Что ты делаешь?

Они разомкнули объятья, и Эвелин оглянулась на сияющую толпу. Она выглядела в равной степени очарованной и обеспокоенной.

— У них есть идеи, — сказал он.

— Какие?

— Разные. Идеи по поводу моих идей.

— Что ты написал.

— Да…

— Адам. Что происходит?

Отец, неудавшееся изобретение. Мать, человек-сад. Ему страстно хотелось поведать Эвелин обо всём пережитом, но не просто словами, а винегретом из сказанных символов поверх символов, служащих для создания путаницы в головах, как, возможно, поступал он с жертвами молний, непреднамеренно насаждая им убеждение в перевернутости. Что происходит? Она спросила это с той же настойчивостью, как и все другие озадаченные, словно он пророк в век замешательства. Ее спаситель. Но в то же самое время это был и личный вопрос. Ей интересно, как у него изменились сердцебиение, электрические импульсы головного мозга. Он попытался изучить ее молящие глаза, разглядеть в них то, что не дает покоя, ему также хотелось узнать новую механику ее бытия, поскольку он ощущал схожие биологические изменения, аномалии. Они оба нуждались в чем-то большем, чем просто слова.

— Пошли со мной, — сказал он ей.

— Но твое сердце.

— Пошли со мной, — повторение стало лучшим объяснением, которое он мог бы сформулировать. Тон его голоса сделал объяснение многогранным. Отчаяние, предписание, предсказание. Она поняла, и на короткий миг ее охватил страх провалиться в пустоту, в воронку Люцифера.

Она обняла его, чувствуя, как у него вновь напрягаются руки и грудь.

Ее отец, священник-аспид. Ее мать, призрак в череде призраков. Она стремилась к тому же, что и Адам. Каждый слог, произнесенный или нет, требует свой макрокосм. Этим они были связаны или скоро будут…

* * *

Они, балансируя, добрались до края зияющей двери самолета и ухватились за края, готовясь к прыжку, Эвелин в тандеме с Адамом, или он с ней. Они доставят друг друга. Перед прыжком завывающий ветер вычистил их тела и замылил глаза, но сквозь него они видели среди воздушных шаров, меньших, чем пузырьки воздуха, и полос неразборчивых баннеров рассыпанные точки людей внизу, включая напоминающее улей скопление избранных, излучающих розовато-лиловую ауру, когда они смотрели вверх. От металлической крыши Базы, не больше листа бумаги, исходил жар. Сверкали стены из окон, размером с контактные линзы, «Идеального местечка». Здесь наверху натянулась иллюзорная гиперповерхность земли, и два измерения начали смешиваться между собой, образуя третье. Он почувствовал, как кто-то несильно сжал ему бедро. Это была Эвелин, глазеющая вокруг. Это будет прыжок веры, прыжок вопреки вере. Нет, это будет прыжок, лишенный таковой. Он вытянул руку с поднятым большим пальцем, она ответила ему тем же.

После выхода их сопроводил звук, напоминающий чмоканье, они нырнули вниз, а самолет прогромыхал дальше. Воздух, которым они дышали, океанический по температуре, казался принадлежащим им и только им. Они летели вперед головой, поэтому, если они ее поднимали, то видели землю, изрезанное бороздами море в нескольких километрах дальше. Они смотрели вниз между трепещущей материей, окружающей четыре ноги, чтобы подглядеть за солнцем за полосками облаков, украшенным шипами твердого света. Онейрического. Что случилось дальше, было сказано на папирусных страницах «Книги по аэростатике», описывающей эзотерическую и спектральную схему строя скайдайверов:

О Адам, мир ему, и Эвелин, прыгнувшие из летающего хитроумного устройства, истинно образовав центр этого благословенного шестиугольного Цветка Жизни, который, как известно, содержит возникающие из вакуума мысли Создателя. Как только этот священный символ появился на отраженном небе, Адам, мир ему, и Эвелин, взошли из центра, образовав в облаках дыру в форме человека — безусловно, это подлинные знаки.

В то же время, как пчела способна уловить ультрафиолет определенного цветка, абсолютно невидимый человеческому глазу, так и все остальные стали свидетелями события, отличающегося от того, что видели сияющие глаза избранных.

Гости мероприятия, персонал и посетители «Идеального местечка», зрители местных и национальных новостей, все неизбранные, видели, как Адам и Эвелин образовали сжатый пестик человеческого цветка и установили новый рекорд. Ногами вверх, головой вниз. Пристегнутые друг к другу в этой полоске между двух сфер, они это чувствовали: двойное сердцебиение, одновременный взмах крыльев. Она прошептала что-то, что стало ветром, и он обхватил ее руками. Но затем отпустил, и она почувствовала за спиной его обмякшее тело, как поток воды, хотя и сдерживаемое потоком воздуха, сферу, соответствующую гребням ее хребта. А для него подушку чистейшего зрения…

Как только он сделал это, она появилась перед ним, и он знал, кто она. И он знал, что это место будет концом. Всегда было и всегда будет. Но она сказала раз и навсегда. Она сказала, что это место