Женщина в окне - А. Дж. Финн

– До свидания.

Выходит в прихожую и закрывает за собой дверь.

Секунду спустя слышу, как захлопывается входная дверь.

Я стою в кухне, смотрю, как мириады пылинок собираются, а потом растворяются в солнечном свете.

Моя рука подбирается к стакану. Я осторожно беру его, верчу в руке. Подношу к лицу, вдыхаю запах.

Потом швыряю чертову штуковину о стену и издаю пронзительный вопль. Так громко я никогда не кричала.

Я сижу на краю кровати, уставившись прямо перед собой. На стене колышутся тени.

Я зажгла маленькую французскую свечку в горшочке, только что вынутую из коробки, подарок к Рождеству, полученный мной от Ливви два года назад. С ароматом инжира. Она любит инжир.

Любила.

В комнате повеяло сквозняком. Пламя колеблется, цепляется за фитиль.

Проходит час. Потом другой.

Свечка быстро догорает, фитиль наполовину утонул в лужице воска. Я опускаю голову все ниже, уперев ладони в бедра.

Мой телефон загорается, вздрагивает. Джулиан Филдинг. Он собирался навестить меня завтра. Не сможет.

Ночь опускается, как театральный занавес.

«Вот когда начались ваши беды, – сказал недавно Литл. – Ваши проблемы вышли наружу».

Мне сказали, что в больнице у меня был шок. Потом шок перерос в страх. Страх видоизменился, превратился в панику. К тому времени, как на сцене появился доктор Филдинг, у меня началась агорафобия. Он выразился наиболее просто и точно: «Тяжелый случай агорафобии».

Мне необходимы знакомые границы моего дома – поскольку я провела две ночи посреди враждебной дикой природы, под необъятным небом.

Мне необходимо окружение, которое я в состоянии контролировать, – потому что я видела, как медленно умирают мои близкие.

«Заметь, я не спрашиваю, что привело тебя на этот путь», – сказала мне Джейн. Или, скорее, я сама сказала это себе.

Жизнь привела меня на этот путь.

– Угадай кто?

Я качаю головой. Не хочу сейчас разговаривать с Эдом.

– Как себя чувствуешь, бездельница?

Но я вновь качаю головой. Не могу говорить. Не хочу.

– Мама?

Нет.

– Мамочка?

Я вздрагиваю.

Нет.

В какой-то момент я валюсь на бок, проваливаюсь в забытье. Просыпаюсь с болью в шее. Пламя свечи уменьшилось до крошечного голубого пятнышка, колеблющегося в прохладном воздухе. Комната погружена в темноту.

Я сажусь, потом встаю. Со скрипом, как ржавая лестница. Плетусь в ванную комнату.

Вернувшись, я вижу, что жилище Расселов сияет, как кукольный домик. Наверху Итан сидит за компьютером. В кухне Алистер нарезает что-то на доске. Морковь, подсвеченную ярким, как неон, кухонным светом. На столешнице бокал вина. У меня пересыхает во рту.

А в гостиной на канапе с полосатой обивкой сидит та женщина. Вероятно, мне следует называть ее Джейн.

У Джейн в руке телефон, другой рукой она водит по экрану, что-то нажимает. Может быть, прокручивает семейные снимки. Раскладывает пасьянс или играет в какую-нибудь другую игру. Или сплетничает с подругами. «Помнишь ту полоумную соседку?..»

У меня комок в горле. Подхожу к окнам и задергиваю шторы.

И стою там, в темноте, – продрогшая, бесконечно одинокая, преисполненная страха. А еще меня одолевает нечто, напоминающее сильное желание.

Утро я провожу в постели. Около полудня, борясь со сном, я набираю сообщение доктору Филдингу: «Не сегодня».

Он звонит мне через пять минут, оставляет голосовое сообщение. Я не прослушиваю его.

Минует полдень, к трем желудок у меня сводит от голода. Спускаюсь, достаю из холодильника помятый помидор.

Пока я откусываю от помидора, со мной пытается поговорить Эд. Потом Оливия. Я мотаю головой. У меня по подбородку стекает мякоть.

Кормлю кота. Проглатываю темазепам. Затем вторую таблетку, третью. Укладываюсь спать. Единственное, чего я хочу, – это уснуть.

Меня будит чувство голода. В кухне высыпаю в чашку коробку сухих завтраков «Грейп натс», добавляю немного молока, срок годности которого истекает сегодня. Я не особенно люблю «Грейп натс», а вот Эд любит. Любил. Хлопья царапают мне рот и глотку. Не знаю, зачем я продолжаю их покупать.

Хотя, конечно, знаю.

Мне хочется вернуться в постель, но вместо этого я иду в гостиную, тащусь к стойке с телевизором, выдвигаю ящик. Выбираю «Головокружение». Тема: ошибочное опознание или очарование обмана. Я помню диалоги наизусть. Как ни странно, они меня умиротворяют.

«Что с вами? – орет полицейский на Джимми Стюарта, то есть на меня. – Дайте руку!»

Потом он теряет опору под ногами, падает с крыши.

Как ни странно, это успокаивает.

В середине фильма заливаю молоком вторую чашку хлопьев. Когда я закрываю дверь холодильника, Эд ворчит на меня, Оливия что-то неотчетливо бубнит. Я возвращаюсь на диван, увеличиваю громкость телевизора.

«Его жена? – спрашивает женщина, сидящая в желтовато-зеленом „ягуаре“. – Бедняжка. Я ее не знала. Скажите, правда, что она действительно верила…»

Я глубже утопаю в подушках. Меня одолевает сон.

Несколько позже, во время сцены переодевания («Не хочу быть одетой как покойница!»), мой телефон начинает трястись, как в легком припадке, дребезжа по стеклу кофейного столика. Полагаю, это доктор Филдинг. Я протягиваю к телефону руку.

«Так я здесь ради этого? – кричит Ким Новак. – Чтобы тебе казалось, будто ты с той, которая умерла?»

На экране телефона высвечивается: «Уэсли Брилл».

На миг я замираю.

Потом приглушаю звук фильма и провожу по дисплею телефона большим пальцем. Подношу его к уху.

Оказывается, я не могу говорить. Но мне этого и не надо. После секундного молчания Уэсли приветствует меня:

– Слышу твое дыхание, Фокс.

Прошло почти одиннадцать месяцев, и я успела забыть, какой у него оглушительный голос.

– Фиби сказала, что ты звонила, – продолжает он. – Вчера собирался перезвонить, но не было времени. Куча дел.

Я ничего не говорю. Он тоже с минуту молчит.

– Ты там, Фокс?

– Я здесь.

Я уже много дней не слышала собственного голоса. Он кажется незнакомым, слабым, словно кто-то чревовещает внутри меня.