Женщина в окне - А. Дж. Финн

Рассматриваю их. Подсчитываю. Набираю в сложенную лодочкой ладонь. Рассыпаю по столу.

Подношу одну ко рту.

Нет – еще нет.

Быстро опускается ночь.

Поворачиваюсь к окну и бросаю долгий взгляд через сквер. Дом Расселов… Театр для моего неспокойного ума. «Как поэтично», – думаю я.

Окна нарядно сверкают – в честь дня рождения в доме горят свечи. А комнаты пусты.

Чувствую, что избавилась от умопомешательства. Я вздрагиваю.

Поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Завтра пересмотрю некоторые из любимых фильмов. «Полуночное кружево». «Иностранный корреспондент» – по меньшей мере сцену у ветряной мельницы. «23 шага по Бейкер-стрит». Может быть, снова «Головокружение». Во время последнего просмотра я дремала.

А послезавтра…

Лежа в кровати и засыпая, прислушиваюсь к пульсу дома – дедушкины часы внизу отбивают девять, поскрипывают полы.

– С днем рождения, – хором говорят Эд и Ливви.

Перекатываюсь на другой бок.

Вспоминаю, что сегодня и у Джейн день рождения. День рождения, подаренный мной. Одиннадцатое число одиннадцатого месяца.

Много позже, глубокой ночью, когда я на миг просыпаюсь, слышу, как кот крадется по черному колодцу лестницы.

Сквозь световой люк льется солнце, освещая ступени и площадку у кухни. Попав в этот сияющий поток, я словно оказываюсь в лучах прожектора.

В остальных помещениях дома темно. Я задернула все шторы, опустила все жалюзи. Темнота плотная, как дым, я почти чувствую ее запах.

На телеэкране финальная сцена из «Веревки». Два красивых молодых человека, убитый сокурсник, чей труп спрятан в антикварном комоде, стоящем в центре гостиной, – и вновь Джимми Стюарт. Все как будто снято с одного дубля (на самом деле десятиминутные отрывки сшиты вместе, но стыковки почти незаметны, а это 1948 год). «Кошки-мышки, кошки-мышки!» – сердится Фарли Грейнджер, пока его плотно не опутывает сеть.

– Кто кошка, а кто мышка? – громко повторяю я очередную реплику.

Мой же кот растянулся на спинке дивана, его хвост покачивается, как кобра под дудку факира. Панч где-то повредил заднюю левую лапу – утром я заметила, что он сильно хромает. Я положила в его миску порцию на несколько дней, чтобы он не…

Звонок во входную дверь.

Я откидываюсь на подушки. Голова поворачивается к двери.

Какого черта?

Не Дэвид, не Бина. Разумеется, не доктор Филдинг – он оставил несколько голосовых сообщений, но сомневаюсь, что он придет без звонка. Если только не объявил об этом в голосовом сообщении, которое я проигнорировала.

Снова раздается звонок. Я ставлю фильм на паузу, опускаю ноги на пол, встаю. Подхожу к экрану домофона.

Это Итан. Руки засунуты в карманы, вокруг шеи обмотан шарф. Волосы сияют в солнечном свете.

Нажимаю на кнопку переговорного устройства.

– Родители знают, что ты здесь? – спрашиваю я.

– Все в порядке, – отвечает он.

Я молчу.

– Очень холодно, – добавляет он.

Нажимаю на кнопку.

Секунду спустя он входит в гостиную, за ним тянется шлейф прохладного воздуха.

– Спасибо, – пыхтит он. – На улице такая холодина. – Он оглядывается по сторонам. – Здесь совсем темно.

– Это потому, что снаружи так ярко, – говорю я, но он прав.

Я включаю торшер.

– Может быть, я подниму жалюзи?

– Конечно. А вообще не надо, и так хорошо. Правда?

– Хорошо, – говорит он.

Я усаживаюсь в кресло.

– Можно мне присесть сюда? – спрашивает Итан, указывая на диван.

Все «можно» да «можно». Чересчур вежлив для тинейджера.

– Конечно.

Он садится. Панч спрыгивает со спинки дивана, проворно заползает под него.

Итан оглядывает комнату.

– Этот камин работает?

– Он газовый, но да, работает. Хочешь, чтобы я включила?

– Нет, я просто спросил.

Тишина.

– Для чего здесь эти лекарства?

Я перевожу взгляд на кофейный столик, заваленный таблетками. Четыре флакона, один пустой, стоят посредине.

– Просто я их пересчитываю, – объясняю я. – Чтобы знать, сколько докупить.

– А-а, понятно.

Снова тишина.

– Я пришел… – начинает он в тот момент, когда я произношу его имя.

Я тороплюсь.

– Итан, мне так жаль.

Он наклоняет голову.

– Просто мне очень неловко. – Бедняга уткнулся взглядом в свои колени, но я напираю. – За всю эту заваруху, в которую втянула тебя. Я… была так… уверена. Была уверена, что происходит нечто ужасное.

Он кивает, глядя в пол.

– У меня был… был очень тяжелый год.

Я опускаю веки. Когда я вновь поднимаю их, наталкиваюсь на проницательный взор Итана. Глаза его блестят.

– Я потеряла ребенка и мужа. – Проглатываю комок. Я это сказала. – Они умерли. Погибли. – «Дыши, дыши. Раз, два, три, четыре», – говорю про себя. – И я начала пить. Больше, чем обычно. И пичкала себя лекарствами. А это опасно и неправильно.

Он продолжает внимательно смотреть на меня.

– Дело не в том, что я… верила, будто они действительно общаются со мной… понимаешь… из…

– Того мира, – тихим голосом произносит он.

– Именно. – Я ерзаю на месте, наклоняюсь вперед. – Я понимала, что они ушли. Умерли. Но мне нравилось их слушать. И чувствовать… Это очень трудно объяснить.

– Вроде как выходить с ними на связь?

Я киваю. Он такой необычный подросток!

– Что касается остального – многого просто не могу вспомнить. Пожалуй, мне хотелось общаться с другими людьми. Мне это было нужно. – Я качаю головой, и волосы касаются щек. – Не понимаю. – Смотрю прямо на него. – Но мне так жаль. – Я откашливаюсь и выпрямляюсь. – Наверное, ты пришел сюда не затем, чтобы увидеть, как плачет взрослый человек.

– Я же плакал перед вами, – замечает он.

Я улыбаюсь:

– Логично.

– Я взял у вас фильм, помните? – Он вынимает из кармана куртки слипкейс с диском, кладет на кофейный столик.

«Когда настанет ночь». Я совсем об этом забыла.

– Ты смог его посмотреть? – спрашиваю я.

– Угу.