Это было давно: Дневники. Воспоминания. Путешествия - Алла Сергеевна Демидова

хорошо поняли друг друга, когда она присела ко мне на кровать и поделилась этими своими чувствами. Меня же упорно преследовала мысль о Сереже – ведь он тоже где-то здесь, на чужбине.

Я была больна, у меня был жар около 39 градусов. И когда я рассказала Александре Васильевне о Сереже, – заплакала. Она постаралась меня успокоить, нежно поглаживая по голове, чутким сердцем своим понимая, что слов никаких не надо.

В этот же вечер я убедилась в наблюдательности Эфроса: к нему обратились товарищи из русской колонии с просьбой указать, кому из группы можно безусловно доверять, и он назвал между другими и Александру Васильевну. Помню ее удивленный взгляд, когда она мне это передавала, и ее слова: «Я не ожидала от Эфроса такого доверия и внимания». Вечером они с Марией Семеновной Адаменковой, с которой всегда жили вместе, ушли в гости; мне очень хотелось пойти с ними, но я была не в состоянии двигаться.

Я лежала наверху, на своей кровати, а внизу в зале проходила вечеринка, устроенная в честь нашего приезда. Из-за жара я все воспринимала как-то неясно и расплывчато. За мной, как внимательная няня, ухаживала Мария Петровна и поила меня чаем.

Я прохворала все 6 дней, пока группа находилась в Мюнхене, немного оправившись только к концу. Поэтому этот город для меня как бы пропал, но я его, можно сказать, даже полюбила по рассказам других, когда они возвращались вечером уставшие, но абсолютно довольные после бесконечных экскурсий по городу и посещений музеев.

Буквально на следующий же день как мы оказались в Мюнхене, Эфрос пригласил для меня доктора, добродушного немца с широкой приветливой физиономией. Он распорядился устроить меня поспокойнее, и для меня был взят в гостинице отдельный номер с двумя кроватями. Днем я там почти все время была одна, правда, среди дня и вечером иногда заходили ко мне наши, а Татьяна же со мной ночевала.

Однажды, кажется, это было на третий день нашего пребывания в Мюнхене, когда я была одна, вдруг отворилась дверь и… вошел Сережа, которого я не ждала почему-то тогда. Я ужасно обрадовалась. Расцеловались мы с ним, и я принялась рассматривать его побледневшее, похудевшее лицо. Видно, что несладко ему жилось в Париже. Но вид… вид… Несмотря на, как потом оказалось, очень потрепанный костюм, вид он имел настоящего джентльмена. И я думаю, что это не только из-за его парижского костюма. Когда я его видела последний раз в Сибири, меня тогда тоже поразило его изменившееся мужественное лицо.

Наши с тех пор часто оставляли нас одних – очевидно, из деликатности, и мы с ним успели об очень многом переговорить, что было важно для нас обоих. Но потом и Сережа пропадал, увлекшись осмотром чудного города. Устроился он в нашей ванной комнате; но там было прекрасно, и царила та же безукоризненная немецкая чистота, что и во всем отеле.

Вспоминая сейчас Мюнхен, я прежде всего вижу свою комнату с окном, выходящим на крышу. Я часто и подолгу стояла или сидела у открытого окна, когда яркое ласковое солнце возвращало меня к жизни. Я наблюдала, как на противоположной стороне двора в окнах, тоже выходящих на крышу, мелькали фигуры сестер милосердия. Они жили в большом общем дортуаре; утром вставали рано, часов в 7, и все вместе куда-то исчезали. Я видела, как одинокая фигура в черном платье, убирая дортуар, вытаскивала на покатую крышу матрацы и подушки, усердно чистила их и жарила на солнце. Налево внизу был виден сад-двор глазной лечебницы в большом и красивом белом здании с громадными окнами. В нижних окнах часто мелькали фигуры врачей, сестер, больных – очевидно, на приемах; а в верхних окнах и на обширных террасах бродили или лежали почти неподвижно в chaise-longue люди в светло-серых халатах. На дворе гуляли ребятишки разных возрастов, начиная с двухлетних и кончая мальчиками лет по 12-13. Я любовалась этими ребятами, особенно отмечая их ласковое, внимательное отношение к малолеткам. Иногда среди них появлялась сестра в медицинском халате и тоже очень ласково что-то им говорила.

Я помню свой первый визит к доктору. И хотя он жил через улицу, для меня это было большое путешествие, так как я чуть не падала от слабости.

Последние два дня я немного побродила по городу одна, не уходя далеко от отеля. В конце улицы я нашла очень хороший сад, опять своей чистотой и выхоленностью напомнивший мне рижский Anlagen. В саду я увидела уморительный фонтан, который мюнхенцы зовут Brunnenbuberl[5], и изображает он голову фавна, около которой темный бронзовый мальчик, отвернувшись всем телом, старается защитить одной рукой лицо от струи воды, которую ему на голову льет этот фавн с замечательным живым и насмешливым лицом, а другой рукой мальчик тщетно пытается закрыть внизу отверстие, из которого тоже бьет мощная струя воды.

Вид Мюнхена от Карловых ворот в направлении железнодорожного вокзала. Фото начала ХХ века

В той же части города я видела другой фонтан – Wittelsbachbrunnen[6], – аллегорию, символизирующую, с одной стороны, разрушительную силу воды: фигура крепкого юноши на горячем коне, бросающего тяжелый камень; а с другой стороны – фигура нежной-нежной девушки олицетворяет полезную, укрощенную человеком эту самую воду.

Это все, что я видела в Мюнхене, если не считать еще громадного магазина Warenhaus-a, вроде нашего «Мюра». Надо заметить, что публика наша, уже в Вене, начала увлекаться покупками. В результате на обратном пути почти у всех вдвое увеличился багаж, и все были одеты в «заграничное». Татьяна купила себе короткую спортсменскую юбку, а Александра Васильевна кофточку английского фасона с вышитым крахмальным воротничком и довольно толстую юбку из непромокаемой материи, но очень хорошо сидящую. Мне очень нравился этот ее костюм. Затем почти все купили черные накидки с капюшонами, и когда шел дождь, наша группа в этих накидках, с надвинутыми на голову капюшонами, была похожа на сборище капуцинских монахов. Особенно интересно под этим капюшоном было лицо Марии Петровны; оно своими строгими линиями напоминало флорентийскую живопись.

Еще я видела в Мюнхене вместе со всеми Deutsches Museum[7] и то только одну его часть, где показано развитие немецкой культуры и науки, где много прекрасных наглядных пособий. Перед просмотром нам опять прочитали большую лекцию о немецкой науке, и кто-то из наших заметил потом лектору, что его интереснее было бы слушать или во время просмотра, или хотя бы после, чтобы лучше закрепить в памяти огромный увиденный материал, чтобы его лучше систематизировать.