Девушка, которая читала в метро - Кристин Фере-Флери

Она потянула за металлическую ручку, тяжелый ящик со скрежетом пополз по своим рельсам, а потом вдруг застрял, и с полдюжины книг вывалилось на пол. Жюльетта подобрала их и, выпрямившись, положила у клавиатуры компьютера. Незачем копаться в ящике, сойдет любая книжка. Все равно Хлоя дальше заглавия читать не будет.

Заглавие. Да. Заглавие важно. Кто же станет читать в ванне “Зуд” Лоретт Нобекур, книгу, которую ее кожа не забыла до сих пор, стоило взять ее в руку, и невидимые мурашки начинали ползти из-под левой лопатки к плечу – и готово, она уже чесалась, даже скреблась, нет, это никуда не годится. Тем не менее, начав читать роман, она не могла от него оторваться, вот именно, так вода в ванне остынет, надо что-то нежное, успокаивающее, обволакивающее. И загадочное. Новеллы? Мопассан, “Орля”, незавершенный дневник безумца, покончившего с собой? Жюльетта представила себе, как читательница, погрузившись в пену по плечи, поднимает голову, беспокойно вглядывается в темный коридор через приоткрытую дверь… Из темноты хлынут привидения, годами вытесняемые детские страхи с целой вереницей тревог… Девушка в панике вскочит в ванне, перешагнет бортик, поскользнется на мыле, как леди Кора Кроули из “Аббатства Даунтон”, и, того гляди, упадет, разобьет себе голову…

Нет.

Она с сожалением отложила сборник новелл, первый том “В поисках утраченного времени” Пруста, несколько детективов с чересчур потрепанными обложками, эссе о выгорании на работе, биографию Сталина (на кой она это купила?), французско-испанский разговорник, два толстых русских романа, набранных десятым кеглем через один интервал (нечитабельно), и вздохнула. Нелегкий выбор.

Придется выворачивать весь ящик. Наверняка что-то найдется. Нужна безобидная книжка, неспособная привести ни к каким неприятностям.

Разве что…

Жюльетта тыльной стороной руки сбросила книги со стола, и они упали вперемешку в темное нутро, которое, нельзя не признать, сильно походило на могилу. Задвинула ящик. Печаль. Она ее чувствовала, но не хотела сейчас давать волю этому смутному, неприятному чувству.

На нее возложена миссия.

Она встала, обошла стол и открыла шкаф.

Сумка по-прежнему стояла там. Почему ей на миг показалось, что она может исчезнуть?

Она наклонилась, приподняла ее и инстинктивно прижала к себе.

Угол какой-то книжки попытался вонзиться ей в ребра.

Вот эта и будет, подумала она с неведомой доселе уверенностью.

Первая, первая моя книга в роли передатчика, думала Жюльетта, нащупывая сквозь плотную ткань сумки выбранный том, – но кто кого выбрал? Она уже нарушала правила: не знала даже названия книги, не знала, чья рука возьмет ее и перевернет, например, посмотреть, что написано на задней стороне обложки; она не выслеживала свою цель, не изучала ее, не продумывала момент встречи, не соотносила тщательно, как велел Солиман, книгу с ее читателем или читательницей.

Читательницей. Это точно будет читательница. Мужчины не читают в ванне. Впрочем, мужчины и ванну не принимают, вечно спешат, единственный способ удержать их в покое – это положить на диван у телевизора, где идет полуфинал Лиги чемпионов. Во всяком случае, Жюльетта пришла к такому заключению, наблюдая за тремя своими бывшими бойфрендами.

– Знаю, – вслух сказала она, – вечно я обобщаю. Потому каждый раз и вляпываюсь.

Ну вот, опять обобщение. Но она в самом деле склонна делать поспешные выводы, по большей части оптимистические, из любой приглянувшейся ей мелочи: у одного очочки в металлической оправе, другой протягивает сложенные лодочкой руки, как будто берет щенка или младенца, а у третьего прядка все время падает на лоб, застилая синий-синий взгляд… Ей казалось, что в этих крохотных особенностях читается ум, нежность, юмор, надежность или фантазия, которой она сама, как ей думалось, лишена.

Она запустила руку в сумку, насупив брови и продолжая свой одинокий монолог: у Жозефа под его любимыми свитерами грубой вязки были широкие плечи, но вся его сила сводилась к умению раздавить в кулаке орех; Эмманюэль жалел птичек, налетающих на линии электропередач, но не звонил, когда она болела гриппом; Ромен не выносил даже намека на шутку в свой адрес, а в ресторане с маниакальной точностью, до копейки, делил счет пополам.

Она была влюблена в каждого из них – или считала, что влюблена, какая разница. Последние полгода она жила одна. Считала, что не перенесет одиночества, а теперь с удивлением поняла, что ценит свободу – ту самую свободу, которой боялась как огня.

– Не дождутся, – проворчала она, нащупав выбранную книгу – нет, книгу, которая сама ей навязалась.

Она не знала, к кому обращается. Еще одно обобщение. Сколько можно.

Книга была толстая, плотная, удобно ложилась в руку. Увесистая. Жюльетта медленно попятилась, не сводя глаз с почти черной обложки, на которой со стороны обреза виднелись в темноте неясные развалины английской усадьбы.

Дафна Дюморье. “Ребекка”.

* * *

– Они подпишут предварительный договор!

Хлоя бросила сумочку на стол, повернулась к Жюльетте и с шутливым укором наставила на нее указательный палец:

– У девицы прямо все настройки сбились с твоим романом. Повезло, а то она почти что скроила козью морду. Про то, как они по гостиной ходили, не говоря уж про кухню, молчу. А тут вдруг…

Она изобразила на лице изумление: подняла брови, вытаращила глаза, округлила рот.

– Вообрази картину: входит она в ванную, не, ну я расстаралась – приглушенный свет, растение, белоснежное банное полотенце на спинке шезлонга, ни ржавчины не видно, ни пятен сырости, ничего. Он начинает говорить, что это дыра и вообще дурдом, но она его даже не слушает, подходит к ванне, а там…

Хлоя в восторге запрыгала на месте, сжав кулаки:

– Сроду такого не видела! Берет книжку, начинает листать и говорит: “Ах, “Ребекка”, мама обожала тот старый фильм с… кем там? Грейс Келли? Нет, с Джоан Фонтейн…” И начинает читать. Довольно-таки долго, я прям дышать боялась. А он говорит: “По-моему, мы уже все посмотрели”, а она: “Можно кладовку сделать”, и улыбнулась, честное слово, и спрашивает меня: “Это ваша книга? Можно я возьму?” Встает перед зеркалом, суперское такое барочное зеркало, я его в прошлые выходные на барахолке отрыла, поправляет волосы, вот так (Хлоя повторила жест, ее губы приоткрылись, ресницы дрогнули, лицо смягчилось, изменилось, на него легла тень несвойственной ей меланхолии, словно наклеенная на ее смешливые черты, как японская театральная или карнавальная маска), поворачивается к нему и говорит странным таким голосом: “Здесь мы будем счастливы… Вот увидишь”.

* * *

Агентство недвижимости закрывалось в 18.30. В полночь Жюльетта все еще сидела на полу; с паркетин давно уже стерся верхний слой, обнажив широкие бурые полосы. О ремонте в этом кабинете, куда никогда не заходили клиенты – в зале у девушек стоял плексиглаcовый стол, за которым они по очереди сидели в течение дня, приветливо улыбаясь в свете встроенных ламп, – речь больше не шла со времен Рождества три года назад, когда месье Бернар опрокинул бутылку уцененного сухого сидра в узком проходе к окну. Шипучая жидкость протекла в трещины дерева, оставив на нем желтоватый ореол. Жюльетта устроилась по-турецки на этом давно высохшем пятне, а перед ней веером лежали книги.