Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - Уилл Сторр

взаимосвязи) с повышением уровня удовлетворенности. Статистически как на уровне разных стран, так и среди людей, живущих в одной стране, рост благосостояния почти всегда в какой-то степени влияет на уровень счастья. Но в незначительной. То есть, хотя деньгами и можно купить счастье, чаще всего этого не происходит или же эффект оказывается пренебрежительно малым». Между тем ученые из Центра исследования благополучия Оксфордского университета обнаружили, что, как вы могли догадываться, жители менее богатых стран действительно становятся счастливее, когда общий уровень жизни подрастает. При этом для стран, где уровень благосостояния уже был на высоте, в долгосрочной перспективе деньги имеют на удивление небольшое значение. В период с 1965 по 1990 год экономика США демонстрировала рост на крепкие 1,7 % в год, в то время как экономика Японии ежегодно росла впечатляющими скачками в 4,1 %. При этом уровень удовлетворенности жизнью в обеих странах изменился очень незначительно.

Деньги – символ статуса, власть – символ статуса, равно как и размер логотипа на дамской сумочке или уровень апельсинового сока в стакане. Это что-то вроде бонусов, которые собирает Пакман[11], но в игре человеческой жизни. Люди – существа с удивительно богатым воображением, способным превратить в символы статуса практически что угодно. В 1948 году антрополог профессор Уильям Бэском опубликовал анализ статусной игры обитателей одного из островов Микронезии – Понпеи, для которой использовался ямс[12]. Жизнь на острове была, как и везде, стратифицирована по уровням статуса. На верхней ступени стояли вожди, а те, кто находился ниже, ранжировались по наследственной и политической линиям. Продвинуться на более высокий уровень было трудно, но существовал один быстрый способ. Люди, приносившие плоды ямса на праздники, которые устраивали вожди, могли завоевать высокий статус. Но для этого нужен был крупный ямс. «Нельзя завоевать престиж, принеся на праздник много мелких клубней», – отмечал Бэском. Владельца самого крупного ямса на празднике соперники публично объявляли «номером один», а вождь награждал его за щедрость.

Бэском обнаружил, что жители Понпеи находятся в состоянии символической войны, потому что все они соревновались за статус «номера один». Каждый выращивал около 50 клубней ямса в год исключительно для праздников, причем выращивал их в секрете, где-нибудь подальше, в глухих уголках, поднимался в два часа ночи, чтобы тайно ухаживать за ямсом, до рассвета наполнял вырытые ямы почвой и удобрениями. На выращивание одного клубня могло уйти до десяти лет, он достигал длины более четырех метров, весил свыше 90 килограммов, и, чтобы отнести его на праздник на специальных носилках, требовалось 12 человек. «В том, что жители Понпеи способны выращивать ямс грандиозных размеров, не может быть никаких сомнений, – утверждает Бэском. – Информация об этом дошла по крайней мере до жителей островов Трук, в жизни которых ямс не играл значительной роли».

Вокруг этих «ямсовых войн» стала складываться тонкая система этикета. «Невежливо смотреть на ямс другого человека, и всякий, кого за этим застали, познает стыд, став объектом насмешек и сплетен», – писал Бэском.

Понпеане дошли до того, что «притворялись, будто не замечают даже ямс, растущий около дома», который рос там просто для употребления в пищу. Получив на празднике титул «номера один», «победитель не должен был вести себя горделиво или открыто хвастаться своим достижением. Когда другие обсуждают достоинства его ямса, он должен делать вид, что не слышит». Этадемонстрация скромности является частью игровой стратегии. «Тот, кого признали „номером один“, не смеет подшучивать или смеяться над тем, кто вырастил второй по величине ямс, и даже над тем, кто принес самый мелкий, из страха, что на следующий праздник они могут принести плоды, которые окажутся больше, чем у победителя <…> и если они не принесут самый большой ямс, их тоже могут подвергнуть публичному унижению».

Игра понпеан вокруг ямса может показаться смешной, но она ничем не отличается от игр, в которые играет любой из нас, используя апельсиновый сок, часы или быструю ходьбу по офису в качестве символов статуса. В 1950-е, вскоре после того, как Бэском написал свою работу, автопроизводителям удалось убедить американцев, что очень длинные машины являются символом статусной игры. В одном из аудиороликов с рекламой «Доджа» актер восклицал: «Парень, а ты, должно быть, богат, если у тебя такая большая машина!» На рекламном объявлении конкурирующей марки – «Плимут» – изображалось улыбающееся семейство, стоящее около очень длинного автомобиля, а надпись гласила: «Мы не богатые… мы просто так выглядим!» В рекламе «Форда» предпочли подчеркнуть огромные задние фары, которые «сообщают тем, кто едет сзади, что вы впереди!». Такие посылы отлично работали. Американские автомобили становились все длиннее и длиннее. Огромные стальные киты душили движение на городских дорогах. Приходилось демонтировать парковочные автоматы и устанавливать их на большем расстоянии друг от друга. Муниципальные власти умоляли автопроизводителей вернуться к коротким моделям автомобилей. Мэр Нью-Йорка Роберт Вагнер объявил, что муниципалитет не закупит больше ни одного «Кадиллака», пока они не станут короче, но его не поддержал даже собственный подчиненный – финансовый инспектор, который оправдал себя так: «Высшие городские чиновники для демонстрации статуса их должностей должны ездить на „Кадиллаках“».

Система распознавания статуса никогда не выключается. В статусной игре не бывает пауз. Поэтому, особенно в публичной сфере, мы часто ловим себя на том, что играем в мелкие, сиюминутные статусные игры, для которых достаточно даже всего двух человек. Статусная игра в гостиничном лифте длится 48 секунд, за которые мы пытаемся решить, кто из пассажиров постоялец, а кто сотрудник. Кто выйдет на верхних этажах, где находятся дорогие люксы? Кто этот человек, неуважительно протиснувшийся мимо меня? У кого самый безвкусный портфель? Сиюминутные игры возникают везде, где собираются люди с большим набором общепринятых символов. Австралийский Бондай-Бич[13] – арена статусных игр с сугубо местными правилами, как и курсы самосовершенствования, ночной клуб, очередь на автобус и дружеская компания, собравшаяся посидеть в кафе.

Антрополог профессор Роберт Пол считает, что нашим стремлением к символическому статусу «мы обязаны тому, что социальная жизнь людей зависит от наличия публичного пространства, где символы могут обретать общее значение для множества людей». Связанные между собой люди «разделяют представление о таких символах и встраивают их в собственный образ мыслей, чувств, в собственную идентичность», а это «означает, что они воспринимают тех, кто находится в том же пространстве, как „своих“».

За счет этого мы и существуем как соплеменники, как представители одной культуры, как народ. Мы превращаемся в коллектив, когда объединяемся со сходно мыслящими людьми, мозг которых обрабатывает реальность теми же способами, что и наш, с людьми, живущими в той же иллюзии реальности,