Манька-принцесса (сборник) - Мария Садловска

– Что вы пишете?! Его фамилия – Черницын. Черницын Иван Антонович. А «Микроба» – это по-уличному.

Всем стало неловко. Наталка концом фартука попыталась стереть написанное, но карандаш был химическим, стереть было невозможно. Голодок перевернул дощечку другой стороной и старательно вывел: «Черницын И. А.», а потом громко объявил, что это временно. Он поставит крест на могилу и сделает для фотографии такую рамку, куда не затекала бы вода. Соседи посоветовали с фотографией подождать, пока не приедут Галины дети – Петя с Маней. На снимке запечатлена их мать, Галина, вместе с Иваном. И неизвестно, разрешат ли они ставить фотографию на могилу Микробы. Все согласились.

Когда отмечали девять дней, приехала Маня с детьми. Петр не приехал. Возможно, еще не вернулся с учебы, жена как-то невнятно об этом говорила. Конечно же, она согласилась, чтобы совместную фотографию с ее свекровью и дядей Иваном поставили на могилу Ивана Черницына.

Наталка с Голодком пытались отдать Мане как единственной наследнице кур и петуха. Если же она не может взять их в дорогу, пусть оставит у родственников. От наследства Маня наотрез отказалась, оставив его дяде Николаю в благодарность за то, что он сделает на могилу крест.

В день отъезда Мани запыхавшийся Колька Голодок подбежал к автобусу и успел через окно сунуть ей завернутую в тряпочку поделку Микробы – вырезанную из дерева фигурку, напоминающую козу с покрашенными бузиновым соком глазами.

Могилы Ваньки и Галины всегда были ухожены, кто и когда ухаживал – никто не видел. Поговаривали, что кто-то получает за это деньги по почте, и посматривали на почтальоншу Оксану, но та молчала. Баба Полька, уже совсем ветхая, утверждала, что за сиротскими могилами ухаживают небесные слуги.

Новость моментально облетела село, все живо обговаривали возвращение Лизаветы Кислицкой из Германии. Больше всех радовалась мать Лизки – Анюта. Болела она последнее время, боялась, не дождется встречи с дочерью. Прошел год, как закончилась война, и угнанные в Германию из их села уже повозвращались.

Каждый раз к очередному, прибывшему из «оттуда», от Кислицких бежал посланец поспрашивать: не слышно ли чего о Лизке, вдруг случайно где видели… Известий не было никаких, в семье смирились и ждать продолжали молча.

И вот она, радость! Лизавета, живая и здоровая, вернулась домой! Все шли поглядеть, какой стала Лизка Кислица. Перемен в ее облике не произошло: широкие брови не стали тоньше, а мелкий нос так и красовался пуговицей на скуластом лице. Густые черные косы остались такими же жесткими.

– Нисколечко наша Лизка не изменилась! Хоть бы брови повыскубла да сделала ниточкой, как сейчас делают! А так… уж больно неказистая!

– И не говорите, тетя Зина! Вон Катерина Фроськина какой мадамой приехала! На голове вместо платка – капелюх…

– Это не капелюх, а шляпка называется. Все городские носят, – разъясняла Зинаида, близкая соседка Кислицких. – А вчера эта Катька надела такое платье, что насквозь все просвечивается, вот прям все видно, как на ладони! Смех один! Дед Никита увидел и с дрыном за ней гонялся, пока не переоделась.

– Так, говорят, что это у Катьки и не платье вовсе, а такая рубаха, ее все мадамы надевают на ночь, чтобы мужикам было быстрее рассмотреть все причиндалы! А Кислица прибыла в какой-то хламиде и носит не снимая. Уж могла бы себе за кордонами хоть юбку новую справить!..

Соседи уходили, а Лизавете хотелось остаться наедине со своими думами, но братья и младшая Маня требовали подробных рассказов, как в чужой стране живут, едят, пьют… И когда узнали, что сестра кормила за границей свиней, доила коров, короче, выполняла ту работу, что и здесь, дома, – были разочарованы. Старая Анюта, ожившая за последнее время, подшучивала над ними:

– А вы думали, немцы не знают, откуда навоз берется? Такие же люди, как и мы с вами. И не все стреляли на войне… Вон, Лизавета наша живой, слава богу, вернулась. И я поклонюсь в пояс тем, у кого она работала.

Анюта широко крестилась на угол, забыв, что там вместо образа висела пыльная репродукция «Три богатыря».

* * *

Добрым словом своих бывших хозяев вспоминала и Лизавета. В то жуткое время, когда их привезли товарными вагонами в Германию, получилось так, что всех ее земляков разобрали по богатым семьям, она же неожиданно осталась одна. Не знала, радоваться или огорчаться? Может, обратно домой отправят? Пока размышляла, к ней подошла седая женщина в шляпке, повязанной черным крепом, взяла ее за руку со словами:

«Ком зи хир, биттэ!»

Лизавета уже знала слово «ком» – это значит «иди»… И пошла. Ее привезли в небольшой дом, где обитала пожилая супружеская пара: фрау Мильда и ее муж Отто. Хозяйство у них было маленькое, чуть больше, чем у Лизаветы дома, до войны. Две коровы, старая лошадь да по мелочи: куры, утки. Еще лохматый пес Финкель. Он был старым и всякий раз, вылезая из будки, кряхтел, словно человек. Лиза почему-то особенно его жалела, старалась подложить в миску чего-нибудь вкусненького… А однажды, подумав, что хозяева отдыхают, нашла в сарае старое чесало и начала расчесывать Финкелю свалявшуюся в колтуны шерсть. Она так увлеклась, что не расслышала, как подошел герр Отто. К тому времени хозяева и работница вполне сносно объяснялись между собой. Он знал немного русских слов, она – немецких.

Герр Отто, коверкая русские слова, выговорил:

«Наш мальчик, Курт, Финкель привел… Давно. Финкель есть, а Курт – нету… Под Смоленски, там у вас лежит».

И ушел.

* * *

Жили тихой размеренной жизнью. Лиза трудилась, делая привычную для себя работу. Поначалу было нормально, а потом, когда закончилась война и все стали разъезжаться по домам, заскучала. Фрау Мильда, да и герр Отто к тому времени уже привязались к русской. Видя, что девица грустит, хозяйка вечерами, сидя за рукоделием (Лиза в это время разбирала перья для подушек), рассказывала работнице истории из их с мужем жизни. Вскользь упомянула о старшем сыне, который живет с семейством в большом городе. Не говорила только о младшем, Курте. Молчала, изредка поглядывая на фотографию в черной ажурной рамочке, стоявшую на комоде.

Вспомнился Лизавете день ее отъезда домой.

Хозяева долго ее уговаривали остаться у них. Даже навсегда. Фрау Мильда пошла на крайние меры, сказав напрямик: найти спутника жизни, то бишь мужа, Лизе, с ее внешностью, будет сложно. Мысленно хозяйка с удовлетворением вспомнила, как выбирала работницу по принципу: чем неказистее – тем лучше. И не прогадала! Вон сколько случаев, когда степенные отцы семейств связываются с работницами. А с русскими – особенно! Правда, ее Отто уже старый, но лучше не искушать судьбу. Предусмотрительность Мильды дала результат: в их маленькой семье все спокойно…

Но Лизавета решилась и засобиралась домой. Имущества у нее не было никакого, поэтому сборы были недолгими. Герр Отто освободил от инструмента фанерный ящичек, прибил к нему кусочек старого ремня вместо ручки, и Лиза стала заполнять импровизированный чемодан пожитками.