Шестерня - Василий Борисович Блюм

поддерживающей свод колонне, соответственно направлению камня. Так что каждое следующее жилище располагается выше предыдущего, нависает небольшим козырьком. И если в самом низу домов не так уж и много, то выше деревня разрастается, набирает мощь.

Вдоль кромки разбегаются выбитые в камне дорожки, тянутся, соединяя домики друг с другом, переходят с яруса на ярус, издали похожие на нити, оставленные неведомым существом в неведомых целях. В оконцах мерцает свет, мелькают смутные тени - черные силуэты хозяев. Доносятся негромкие звуки, позвякивания, отдаленные голоса, тянет ароматами пищи.

На втором ярусе мужичок машет руками, смешно подпрыгивает. Рядом с мужичком появился еще один, затем еще, и вот уже трое машут, словно играют в непонятную, но занимательную игру. Заинтересовавшись, Шестерня некоторое время всматривался в маячащие на дорожке фигуры, что уже и не три, а десяток, сказал в раздумье:

- Все же хорошие вы ребята, приветливые. - Перехватив изумленные взгляды спутников, пояснил: - Первый раз вижу, чтобы незнакомцам так радовались.

Бегунец потер лоб, спросил с непониманием:

- Что ты имеешь в виду?

- Так вон, на втором ярусе, парни скачут. - Шестерня кивнул. - Уже из сил выбились махать, до того рады.

Бегунец побледнел так, словно из тела разом выпустили кровь, поспешно обернулся. Зубило обернулся следом, воскликнул задушено:

- Бежим!

Шестерню подхватили под руки, поволокли. Не в силах понять, что происходит, он уперся, однако парни тащили так, словно обрели невиданную силу. В конец разозлившись, Шестерня прорычал:

- Да что за напасть! Куда ломитесь, заполошные?

Задыхаясь от напряжения, Бегунец выдохнул:

- Иглошерстни. Нужно быстрее... иначе... смерть.

Видя, что спутник по-прежнему не торопится, Зубило схватил Шестерню за плечо, рванул, разворачивая. Рука выпрямилась, указывая на нечто позади.

- Смотри!

Взгляд метнулся в сторону, мазнул по стенам, ушел вверх, и лишь после, следуя за рукой, опустился к земле. Сперва он ничего не увидел. Заросшее растениями основание пещеры, глубокая тень, рассеиваемая то тут то там слабым светом фонарей, извилистая полоска тропы. Шестерня уже собрался пристыдить спутников, что оказались не в меру пугливы, однако в этот момент что-то привлекло внимание. Он даже сперва не понял что. В сумраке мелькнуло нечто - серое пятно. Мелькнуло и исчезло. Однако, миг спустя, мелькнуло вновь, но уже значительно левее. Всколыхнулись листья, негромко зашуршало, но вскоре затихло.

Но вскоре зашуршало уже с нескольких сторон. Звук стал усиливаться, словно к замершим в напряжении путникам целенаправленно приближались некие существа, невидимые в клубящемся над землей мраке. Невидимые до того момента, как приблизятся на достаточное расстояние. Однако Шестерня ощутил, что совершенно не жаждет встречи с неведомой местной живностью. Рывком развернувшись, он кинулся в сторону деревни, с неудовольствием отметив, что до основания столба гораздо дальше, чем казалось поначалу.

Земля с такой силой бьет в ноги, что отдается в животе. Не иначе, местные жадны настолько, что вычищают тропки до камня, тщательно сгребая всю мало-мальски мягкую субстанцию на грядки, или же гнездящиеся под сводом крылатые бестии испражняются исключительно на листья, не желая сделать дорожку хоть немного удобнее.

Позади нарастает шум. Кто-то нагоняет. Спутники ли? Вроде бы шуршание было потише. Или чудовища успели раньше, догнали незадачливых спутников, и теперь, отожравшись парнями, взматерев и раздавшись в размерах, топочут позади, сотрясая пещеру словно стадо големов?

В груди грохочет так сильно, словно от сотрясающих тело прыжков ребра осыпались в желудок, и теперь переворачиваются в такт шагам, задорно стучат. Дыхание вырывается с всхлипываньем, во рту пересохло, а язык, бессильный удержаться во рту, того и гляди запутается в ногах. Дорога удлиняется на глазах. Ведь совсем недавно было рукой, а сейчас... Он же бежит в сторону деревни, или это обман зрения? Куда уплывают дома! Тропа петляет так, будто строители, прежде чем приступить к работе, хорошенько приняли на грудь, а потом, по ходу дела, добавили еще и еще. Пропойцы, секиру Прародителя им в печень! Несносная деревня. Невыносимый народ. Да когда ж все это кончится!

Источенная домами - норами колонна приблизилась, надвинулась, загородив собой пещеру. С трудом различая мутнеющую от напряжения в глазах дорогу, Шестерня подскочил к лестнице, рванулся, в последнем усилии перемахнув сразу пяток ступеней, упал на колени, желая лишь одного, умереть прямо сейчас, только бы не бежать дальше. Позади затопало, послышались голоса, заскрипело железо.

Краем глаза Шестерня заметил, как из стены выдвигаются толстенные металлические брусья, перекрывая лестницу. Долгий отвратительный скрежет металла по камню, а спустя миг воздух сотрясся от ударов. Один, другой, третий. Будто кто-то невидимый, но жутко сильный развлекался, кидая в ворота здоровенные булыжники. Мелькнула тень, еще одна. Раздалось недовольное шипенье, и... все прекратилось. Лишь едва слышимое шуршанье раздавалось еще некоторое время, но вскоре стихло.

Раздались шаги, послышался гул голосов. По-прежнему стоя на коленях, Шестерня смотрел, как в поле зрения появляются сапоги: одни, вторые, и вот уже с десяток обувок нагло выстроились перед носом, перетаптываясь, и недовольно шурша. Собравшись с силами, он встал, стряхнул с колен пыль, и лишь после этого поднял глаза.

Впереди, насколько позволяет лестница, сгрудились местные: мужчины и женщины. Одни сурово хмурят брови, другие неодобрительно качают головами, но во всех лицах испуг и облегченье, словно некая серьезная опасность только что прошла стороной. Пещерники разом заговорили, кто с радостью, а кто с возмущеньем, замахали руками, так что в общем гомоне невозможно разобрать радуются ли они гостям, или проклинают незадачливых путников.

Шестерня потряс головой, недовольно скривился. Мало того, что после безумного бега в голове шумит, так еще эти раскричались. И чего хотят, ведь все кончилось благополучно, никто не погиб, и даже не покалечился? Ну... почти не покалечился. Хотя, разложенный на тропе "защитный вал" о себе напоминает, напоминает. Вон как колено распухло, страшно смотреть! Он мельком обернулся. Оба сопровождающих стоят позади, вперили взгляды в лестницу, и хотя на лицах обоих явно читается раскаянье, не сказать, что особо расстроены. Губы Бегунца подрагивают, нет-нет, да промелькнет тень улыбки - гордости за совершенное. Забой же выдвинул челюсть, презрительно кривит губы, гоня пережитый страх.

Гомон затих, из толпы, протиснувшись через соплеменников, выбрался старик, от шеи до пят закутаный в халат толстой ткани, сам невысокий, сгорбленный, иссохший от старости и работы, одно слово - обжевок, и как на ногах стоит? Однако взгляд живой. Из глазниц, угнездившись глубоко в черепе, остро посверкивают угольки глаз, рассматривая пришельцев то так, то этак, словно разглядывая некие видимые лишь им незримые черты.

Пожевав губами, старик сухо изрек:

- В чем дело?