Другой класс - Джоанн Харрис

Сама по себе эта игра была довольно простой. Играли мы обычно в старом карьере, возле глиняных ям, поскольку именно там можно было легко поймать мышку, – их в карьере было великое множество. Чтобы поймать мышь, нужно взять пустую бутылку из-под молока (отлично подходили те маленькие бутылки, которые обычно дают в школе) и положить на дно какую-нибудь сладкую приманку, например кусочек печенья. Затем следует воткнуть бутылку в землю примерно наполовину, но под углом, чтобы мышка могла туда забраться, а наружу вылезти уже не сумела бы. И все. Можешь уходить. А через пару часов или даже на следующий день прийти и сколько угодно забавляться с пойманным мышонком. Играли мы обычно по утрам в субботу – в этот день мать Мышонка любила подольше поваляться в постели, а мои родители отправлялись в свою группу поддержки. Мышонок еще накануне вечером ставил ловушки с наживкой, и к утру все они были уже полны. Мы отправлялись на берег самой большой ямы – мы называли ее Долгим Прудом – и одну за другой бросали туда бутылки с мышами, а потом смотрели, что эти зверьки будут делать.

Большинство умирало прямо сразу. Это было интересно, но чересчур быстро кончалось. И мы с Мышонком стали придумывать разные способы, чтобы продлить игру. Чаще всего мы делали из дерева маленькие лодочки и отправляли мышек в плавание по заполненным водой глиняным ямам – по глубокому Долгому Пруду, или по более мелкому Полумесяцу, или по тем совсем маленьким прудикам, которым мы с Мышонком дали название Три Маленьких Индейца. А вот к Шурфу с его отвесными берегами мы никогда даже не подходили – это было слишком опасно.

Выглядело это примерно так: сперва мы спускали на воду лодочку, а потом сажали на нее мышь. Мышь у нас всегда была капитаном судна. Когда лодочка отплывала подальше, мы начинали бомбардировать ее камнями, или поджигали с помощью комка газетной бумаги, или устраивали волны с помощью доски и смотрели, как лодочка качается и подскакивает на них, пока не утонет. Иногда мышь пыталась вплавь добраться до берега. Тогда мы просто ловили ее и все начинали сначала. А порой мышь так и оставалась на лодке, дрожала, но с места не двигалась, и это было уже менее интересно. Лично я предпочитал мышек поживее.

Через какое-то время мы усложнили эту игру и стали ставить перед собой более увлекательные цели. Например, поймав сразу дюжину мышей, мы отправляли их в плаванье, точно на Ноевом ковчеге. Иногда мышки, воздев лапки кверху, начинали молиться, чтобы Бог спас их от страшных волн. Но Бог никогда на их мольбы не отвечал. Впрочем, так и должно было быть. Ведь роль Бога, в конце концов, мы отводили самим себе.

Иногда вместе с нами на карьер ходил и Пигги. Считалось, что это он по субботам должен присматривать за Мышонком, пока их мать отдыхает. Он был немного старше Мышонка и совершенно на него не похож. Он был толстый, глупый и всего боялся. А если Мышонок заставлял его смотреть на наши забавы, он плакал, как девчонка. Порой он так сильно рыдал, что начинал задыхаться, и сердце у него билось так быстро, что, казалось, вот-вот выскочит из груди и разорвется. Вообще-то очень интересно было на это смотреть. Даже лучше, чем на мышей. Казалось, будто мы сумели заставить все мои страхи перейти в душу кого-то другого. В Библии тоже есть подобная история. О том, как Иисус однажды встретил жителя Гадары, одержимого целой кучей демонов, и заставил всех этих демонов покинуть душу того человека и войти в свиней, целое стадо которых паслось неподалеку. А потом Иисус заставил свиней прыгнуть с утеса в море, и все они утонули, а тот человек был спасен. Вообще-то, очень крутая история, как мне кажется. А раз она есть в Библии, то это наверняка правда.

А потом случилось нечто ужасное. Сразу после рождественских каникул. К этому времени Банни уже год как умер. И вдруг мисс Макдональд пришла в школу с обручальным кольцом на пальце и заявила, что отныне мы должны называть ее миссис Ламб. Оказывается, она на Рождество вышла замуж за одного преподавателя из «Нетертон Грин». Она даже свадебные фотографии нам показала и каждого угостила куском свадебного пирога. Все развеселились, пришли в страшное возбуждение. Кроме нас – меня и Мышонка. Его вообще развеселить довольно трудно, а в возбуждение он приходит только во время наших игр на глиняном карьере. Ну а я и вовсе пребывал в полной растерянности – я чувствовал, что в моей жизни произошли какие-то очень важные перемены, но какие именно, понять никак не мог.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы в этом разобраться. Я считал, что мои родители, вообще-то, не слишком хорошо разбираются в том, что называется реальной жизнью. Ну, то есть они, конечно, объяснили мне кое-какие важные вещи: например, если трогать себя за одно место, то можно ослепнуть, а всякие там страстные поцелуи – это и вовсе прямая дорога в ад; однако то, чем занимаются женатые люди, так и осталось для меня тайной. Я, впрочем, догадывался, что это наверняка нечто отвратительное, потому что все слова, связанные с этим, были неприличными. Даже мысли об этом считались грехом, а уж когда мои родители узнали, что об этом детям рассказывают в школе на уроках по половому воспитанию, они сразу же возмутились и запретили мне посещать эти занятия. Нет, секс в моей семье считался чем-то вроде тех токсичных отходов производства, с которыми могут иметь дело только специалисты. Так что сама мысль о том, что мисс Макдональд (я упорно не желал называть ее миссис Ламб) занимается сексом с нашим физкультурником – его все звали Слон Ламбо из-за мощных мускулов и маленьких, совершенно слоновьих глазок, – вызывала у меня невероятное отвращение. Но я все равно постоянно представлял себе, как это у них происходит. В глиняном карьере было полно всякого мусора, потому что это место давно уже превратилось в настоящую свалку, и люди выбрасывали туда целые стопки газет и журналов. Некоторые названия я знал: «Knave»[103], «Penthouse», «Playboy» – все это были журналы о сексе, или эротические, в которые мне даже заглядывать не полагалось. Но порой я просто ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось знать. А Мышонок, разумеется, давно уже все знал. Ему старшие братья много чего порассказали.

Откровенно говоря, все это и впрямь оказалось отвратительно. Я, конечно, знал, что людям иногда приходится приносить жертвы, но это, если честно, было уж слишком. Благодаря Мышонку и этим журналам я вскоре знал куда больше, чем мне бы хотелось. И хуже всего было то, что, как только эти картинки запечатлелись в моей памяти, я уже не смог изгнать их оттуда, только вместо тех женщин из журналов я всегда видел перед собой мисс Макдональд, а вместо мужчин – мистера Ламба.

Надо было поскорей что-то с этим делать. Но что? Я ведь был еще совсем ребенком, мне и девяти не исполнилось. И я ждал, не зная, как поступить. Я сказал об этом Мышонку, но он, похоже, ничуть на сей счет не переживал. С другой стороны, Мышонок ведь в церковь не ходил! И ничего не знал ни о демонах, ни обо всем прочем. Он не знал даже, что заниматься онанизмом – это великий грех. А я все ждал и чуть ли не каждый день видел, как мисс Макдональд и этот ее ужасный муж вместе приходят на работу, как он подходит к ней, если она дежурит на школьном дворе, и они весело о чем-то болтают. Когда она была еще мисс Макдональд, я сам к ней часто подходил и мы с ней беседовали, пока она пила свой кофе. Но теперь она и на переменах предпочитала разговаривать не со мной, а с мистером Ламбом, и смеялась, и шутливо шлепала его по руке, и больше уже не относилась ко мне как к своему особому маленькому другу и помощнику.